– Кадрель?
– В пост-то… Грех разводить!
– Делов тебе! Ты, говорят, купца-китайца в пост мутузил, да еще в великий! За красивую девку, говорят. Грехи-то отмолил?
– Отмолил. А что?
– А ты с девками гулял когда-нибудь?
– Как же! Хоть и теперь. Вот откроем прииск, и гулянка будет, пир на весь мир. Так не едешь, Федя?
– Совсем силы нет.
– А я куда же, его не кину здесь одного-то, – спохватилась Татьяна.
Егор уж заметил, что у молодых бабенок глаза блестят, они чего-то хотят затеять.
Таня закутала ребятишек и вышла проводить.
– Что же ты, Татьяна? – с оттенком укоризны спросила бабка.
– Да уж берите ребят с собой.
– Ты давно не была, – ответила Дарья. – Да я и сама не люблю этого попа.
Рыжий священник поссорился с Дарьей, однажды обозвал ее колдуньей.
«Какая же я колдунья! Я людей мыться учу, водой с мылом, лечу травами», – отвечала она.
«Лечат лекарствами доктора, – отвечал поп, – а это есть знахарство, колдовство. Лекарства надо приготовлять химически, на то наука, аптекари. А ты – темнота…»
Потом у попа болела поясница, и он приехал в деревню, осторожно спросил Егора, нет ли у его матери каких-нибудь средств. Бабка Дарья дала травы, и поп вылечился. Старуха была на исповеди и подтвердила перед Богом, что в колдовстве неповинна, что знает все травы, какие растут. Новые, здешние травы она угадывала и пытала сама и сверяла свои открытия с тем, что уже знают про здешние травы гольды.
Поп отпустил ей грехи…
– Так сама не едешь? – спросила старуха стоявшую на морозе Татьяну.
– Нет.
– Все стали болеть, – сказал дед Кондрат, рассаживая внуков в широкие розвальни. – Научились. Раньше об этом никто не думал и слышно не было. Кто заболел – помер, и все. А теперь друг перед другом выхваляются – у меня мол, тут болит, а у меня вот тут. Городские – те не стыдятся, еще и скажут, в каком месте болит. Срам! Верно говорили прежде, что грамотников будет больше, чем лапотников. Все будут одной веры, а толку не будет.
Старик сел на место и тронул лошадей.
– Говорят, пришлют нам фершала, – сказала Наталья.
– Только и толков будет, что про боль, – ответил дедушка.
«Нету Васьки, – думал Егор, глядя на горы. Он долго еще стоял у второй подводы с кнутом и не садился на облучок, словно ждал, что сын вот-вот выйдет из тайги. – Нету», – вздохнул он. Сел и взмахнул кнутом.
Он знал, Васька бывает и отчаянным, на тигров лезет, убил одного тигра, медведей бил. Пришел однажды и говорит:
«Не буду больше медведей бить. Жалко его… Он как человек, только обиженный…»
«В кого он уродился?» – думает Егор.
Иногда отцу казалось, что Василий скучает, потому что сделать что-то хочет, а не может. И не хочет признаться, что его тревожит. Егор ничего не запрещал ему. Васька любил охоту, но не так, как другие… Мог он выпить, но нельзя его споить водкой. Играл в карты, не выигрывал, не проигрывал. На охоте до сих пор он не блудил и не терялся. Бывало, что спокойно бил самых