Дуня призадержалась. Ей нравились красные грабли, толпа и огромная релка, усеянная снопами, со снопами по гребню, на пологе голубого вечернего неба. Походило на картину.
Танька, нежно тыкавшаяся в подол лицом, стыдливая, застенчивая Танька, трогала мать ручонками. Хотелось жить и радоваться.
Еще было светло.
Илья ушел после ужина резать ремни из шкуры. Дуня побежала к нему через тихий пышный огород. Она увидела по лицу, как он обрадовался.
– Так пойдем мыть?
– Это все вранье, наверно, – ответил Илья. – Золота они нам не покажут. Да и нет там ничего.
– Нет, есть!
– Нету.
– Послушай меня вовремя, Илья, у тебя руки золотые… Пока не поздно…
Илья испуганно посмотрел на жену. Потом хмыкнул добродушно и вскинул голову.
Она опять заговорила, а он в знак согласия кивал, нажимая шилом на толстую кожу.
Как-то страшно было бы уйти с женой из дома. Илья привык во всем слушаться, работать на отца и на дядю и не представлял, как же они останутся.
Сам он жил в такой чистоте и в такой заботе, какая ему и не снилась прежде. Он помнил бедное, голодное детство, тяжелые первые годы, когда их семье пришлось тяжелей всех.
Все Бормотовы – честные работники, кроме работы, ничего не знали, жили как все, других не опережали и не обидели еще никого. Если отец и бил кого, то только своих.
«Но вот, к примеру, отец и дядя чего-то задумают, а меня нет! Или мать… А Дуняши нет!»
Илья даже не смог удержаться и ухмыльнулся.
Дуня встала и ушла, аккуратно притворив дверь. Она тихо прошла под окнами по огороду.
«Конечно, старики – дурные! – полагал Илья. – Мать часто ворчит, но что ее слушать!» Илье и самому надоела ругань и строгости. Но он, бывало, уедет ямщиком, а потом, сменившись, останется где-нибудь на почтовом станке. Соберутся товарищи, купят у китайца ханшина.
Пахом и Тереха не запрещали Илье гулять, даже словно бы довольные бывали, когда он возвращался нетрезвый. Только редко случалось это.
Илья полагал, что, конечно, жена права, со временем само как-нибудь, наверно, решится…
А хорошие ремни получились! Не хуже городских!
– Эй, Илья! – крикнул сын торговца Санка Барабанов. – Я гонца поймал!
– Гонца! – Илья вскочил как ошпаренный и выскочил наружу.
– Да, скоро кета пойдет.
– Я как раз управился. Невода свяжем?
– Свяжем, – расплылась широкая Санкина рожа.
Ночью звезды Оринку вышли в зенит. По всем признакам, кета на подходе. Но еще пройдет неделя, прежде чем начнется ход.
…К Уральскому подходил пароход. Сеял дождь. Увидя с палубы свою убранную пашню, Тимоха притих и почувствовал себя бесконечно бедным. Горькая доля снова ждала его, как будто он вернулся не в деревню на Амуре, а в старое село в Расее, где был крепостным.
Он вышел на берег, стараясь казаться пьяным, чтобы не так было стыдно. Встречала его вся деревня.
– Гляди-ка,