– Он совсем не говорит? – спросила Рейта Рэвенлира.
– Говорит, – ответил он немного резче, чем следовало.
Архаил расстроено потупился – он знал, что такой тон у отца появляется всякий раз, когда кто-то предполагает, что его сын нем. Архаил понимал, что такая перспектива для него недопустима, и очень страдал от того, что его молчание так расстраивает родителей.
– В таком случае, мне придется попросить его что-нибудь сказать.
Рэвенлир хотел возразить, зная, что даже одно слово причинит Архаилу немало боли. Но, подумав, сдержал себя. Просьба была вполне логична – надо же градеронке узнать, насколько все плохо.
– Хорошо, – сказал Рэвенлир. – Постарайся, Архаил.
– Назови свое имя, – Рейта улыбнулась мальчику.
Архаил послушался. Он очень старался, чтобы лишний раз не огорчать отца, но получилось у него все равно скверно. Некоторые звуки выпали из слова, а то, что осталось там, где и должно было быть, выговорилось низким, скрежещущим голосом, совсем ему не подходящим. После последнего приступа он стал еще хуже, чем раньше.
Пока он говорил, Рейта продолжала касаться его шеи, озаряя полутьму комнаты слабым синим свечением. Потом опустила руку.
Рэвенлир с нетерпением ждал вердикта. Гордость запрещала ему признавать градеронцев лучшими хоть в чем-то, и он полагал, что Рейта если и поможет чем-нибудь, то только каким-нибудь советом, который поможет уберечь Архаила от новых приступов. Это бы его вполне устроило, уж Тристан разберется, стоит прислушиваться или нет. Ну а если она скажет, что ничего сделать нельзя, то он просто поймет, что прав, и знания Тристана гораздо более обширны, чем у кого бы то ни было.
Собственно, Рэвенлир был почти уверен, что именно это Рейта и сделает. Поэтому он растерялся, когда она сказала:
– Думаю, я могу полностью его вылечить.
– Полностью… То есть как это полностью?
– Голос вернется, – внесла ясность Рейта. – Но лечение займет долгое время. Возможно, не один месяц.
Рэвенлир потрясенно молчал, хотя внешне его лицо совсем не изменилось. Такого он никак не ожидал. Получается, градеронка была готова основательно взяться за лечение его сына. Но Рэвенлир боялся, что это может навредить ему. С другой стороны, лишать мальчика шанса снова свободно заговорить и не испытывать постоянную боль было преступно.
– А если мы откажемся? – наконец, спросил Рэвенлир ничего не выражающим тоном.
Рейта знала, что если ничего не предпринять, то через некоторое время мальчик совсем онемеет, а потом, самое позднее через два года, неизбежно умрет. Но ей совсем не хотелось ставить Рэвенлиру ультиматум, пусть и невольно. Он был отцом ребенка и имел право решать, правда же, без