– Никуда. Просто сидит на скамейке около леса, рядом с утиным прудом.
– А ты за всеми шпионишь?
– Ага.
Диллон кашляет от дыма, но делает вид, что просто хотел покашлять.
– Не стоит тебе его раздражать, – говорит он.
– С какой стати ты вечно за него заступаешься? Ты его боишься, что ли?
– Нет. Просто считаю, что он заслуживает снисхождения.
– Он мог бы и ко мне быть поснисходительнее, особенно в мой день рождения. Нытьем Эдди не поможешь, или ты так не думаешь?
Диллон морщится. Мы с ним разговариваем о многом, но при посторонних никогда не говорим об Эдди.
– Ты вчера об этом думал? – тихо спрашиваю я.
– О чем?
– Сам знаешь. О том дне.
Диллон молча идет вперед. Пользуясь паузой, я стараюсь сделать как можно больше затяжек.
– Я думал о том дне, когда он за псом погнался, – в итоге говорит Диллон.
Вспомнив об этом, я улыбаюсь. Явственно вижу собаку, выскакивающую из-за живой изгороди, Эдди, бегущего за ней и сжимающего в руке поводок, и рассвирепевшего хозяина.
– Вот видишь! Это веселое воспоминание. Надо было тебе вчера рассказать эту историю. Вот так мы теперь должны себя вести. Мы должны рассказывать веселые истории про Эдди. Вроде той, когда он засунул себе в обе ноздри по горошинке.
– Это ты виновата. Ты так сделала, а он собезьянничал.
– Знаю. Но все равно было жутко весело. Ну, пока нас в больницу не отвезли.
Мы с Диллоном хохочем, но от воспоминания об Эдди с горошинами в носу в конце концов становится невыносимо тоскливо.
– Дил, можно задать тебе серьезный вопрос?
– Валяй. Но я могу не ответить. Особенно если ты хочешь спросить меня, не грустно ли мне, потому что мне классно.
Диллон никогда не признается, что ему грустно. Всегда твердит, что ему «классно».
– Нет. Не такой вопрос. – Я понижаю голос – на случай, если кто-то подслушивает: – У тебя флешбэки бывали?
– Чего?
– Флешбэки, – повторяю погромче.
Стайка учеников класса сталкивает нас с дорожки.
Диллон несколько секунд стоит с раскрытым ртом. Так порой делает мама, когда не хочет отвечать.
– Понятия не имею, о чем ты…
– Эй, оболтус!
По другую сторону дороги стоят приятели Диллона и машут ему руками как полоумные.
Несмотря на то что Диллон тот еще «ботаник», друзей у него в школе – тонны. Большинство из них я даже по имени не знаю, потому что они называют друг дружку дикими кличками или обращаются ругательными словечками вроде «оболтус» или «пьянь».
Диллона окликнул долговязый парень с черными волосами, стоящими торчком. Он всегда носит белые кроссовки «Адидас», хотя, по идее, ходить в школу в кроссовках не положено.
– Дильмейстер! Давай сюда! – кричит черноволосый.
– Попозже встретимся, о’кей? – говорит мне Диллон.
Он ждет, пока проедет машина, и бежит через дорогу. Парень в