– Разве так бывает? – удивился Пашка. – Чтоб без мамки?
– Бывает! – совершенно уверенно подтвердила Зинка. – Меня когда прошлый раз Поликсена Михална забирала на субботу, сама у неё по телеку видела, как дяденька объяснял, что теперь можно родить ребёнка без мамки, и никаких!
Пашка изумлённо смотрел на неё и ничего не говорил. Он привык верить Зинке. Она всё знала, но это как-то совсем не похоже было на правду.
Зинка прервала его размышления:
– А я ни за что! У меня мамка есть. Я помню, я ещё маленькая была, три года назад, она приходила, я помню! Не веришь? – набросилась она на Пашку.
– Верю, – отступил он совсем миролюбиво и сбил Зинку с тона.
– Она мне сказала тогда: «Доченька! Вот я поправлюсь и заберу тебя!» Понял?
– Понял, – согласился Пашка.
– Я ждать буду! – ещё раз повторила Зинка. – Ну, ладно, иди! Знаешь, – добавила она уже в спину повернувшемуся Пашке, – я тебе буду писать письма. Я уже буквы по печатному умею, так что почтальон адрес разберёт. Ладно?
– Ладно! – Пашка кивнул головой и поплёлся в спальню.
Зинкино сообщение о том, что бывают дети без мамки, ему очень понравилось. Тогда могло вполне быть, что никто его не бросал, и никого не надо ждать. А главное, тогда ни за кого не стыдно и врать не надо, что мама очень занята на работе, а папа в командировке далеко, и некому следить дома за ребёнком, а когда все освободятся и соберутся вместе, то заберут сына домой. А у Зинки другое дело. У неё же была ещё одна мама – не та, которая обещала её забрать, совсем другая. Она сначала была чужая, а потом стала её мама. Он помнил, как Зинку провожали все и подарки дарили, и даже Ирина Васильевна плакала, а потом Зинка опять вернулась, и у неё опять стала только одна мама, которую она ждала всё время. И теперь ждёт… А у него никого нет, и он никого не ждёт.
Зинка вообще недавно хотела убежать и никому не говорила, чтобы никто не проболтался, только ему – потому что они друзья. Просила, чтобы он не обижался, что она уходит, а его не берёт.
«Одной незаметней, легче спрятаться! Понимаешь?»
А он и не думал обижаться. Ему всё равно бежать некуда, а Зинкиной мамке зачем он нужен? Зинка сама говорила, что мамка её не насовсем отдала, а только пока поправится. Значит, болеет, а кормиться-то как?… Он бежать и не собирался.
В этом старом бревенчатом доме, много пережившем на своём веку, жила надежда. Одна, большая, составленная из десятков маленьких, и выразить её можно было коротко и понятно, одним словом: МАМА. Здесь всех женщин, а мужчин в доме не водилось, звали мамами. И каждый подраставший – то ли по традиции, то ли наслушавшись старших, а может, в силу генетической веры, – ждал, что настанет минута, и появится та единственная, которую он воображает, которая –