– Ни фига он не записал, – спокойно возразил я. – Предварительно я тщательно обыскал Мухачева, ощупал каждую складку одежды и ничего похожего на диктофон не обнаружил. А встретились мы неожиданно, в городском парке, и никаких других записывающих устройств в окрестностях быть не могло. Более того, сказал-то я всего-навсего следующее (цитирую дословно): «Уматывай в темпе от греха подальше. Неохота об тебя руки марать». Подобную фразу к уголовному делу не подошьешь! (Может, я ему просто морду желал набить?!) Короче, ни тебе, ни твоей конторе она абсолютно ничем не угрожает!
Бессарабский задумался, подперев ладонью резко очерченный подбородок, а я неспешно прикурил сигарету и принялся выпускать дым кольцами.
Беседа происходила в рабочем кабинете загородного дома Анатолия – монументального, четырехэтажного особняка, выстроенного в Ближнем Подмосковье, в пятнадцати километрах от Кольцевой дороги. Кабинет был отделан и обставлен с аляповатой безвкусной роскошью. Обшитые красным шелком стены нисколько не гармонировали с черной, кожаной, с серебряным тиснением обивкой мягкой мебели. Тяжеловесная золоченая люстра смотрелась довольно неуклюже на фоне покрытого изящными лепными узорами потолка. А уж пушистый, желтоватый ковер на полу оказался здесь вовсе не к месту!
В резиденцию Кощея меня доставили двадцать минут назад трое сотрудников его «Службы безопасности». Доставили вежливо, но вместе с тем не спуская ни на секунду пальцев с курков спрятанных под пиджаками пистолетов. (Я, впрочем, притворился, будто ничего особенного в их поведении не замечаю.) Любезные конвоиры проводили меня до дверей кабинета, учтиво пропустили вовнутрь, а сами остались снаружи в коридоре. Надо полагать, для подстраховки босса. Вот так и начался наш с Толей последний разговор…
Думал Кощей долго. Не менее получаса. Наконец, лицо Бессарабского немного подобрело, глаза прояснились, кулаки разжались.
– Насчет отсутствия улик ты прав, – медленно произнес он. – Но дальше работать вместе мы не сможем! Ты откровенно бойкотировал мой приказ, а подобные проступки нельзя спускать на тормозах. Иначе создастся крайне опасный прецедент для прочих ребят. – Толик горестно вздохнул, пожевал узкими губами и добавил хрипло: – В то же время я не могу ни убить тебя (как обычно поступают при таких раскладах), ни «выбросить на помойку». Совесть не позволяет! Я все-таки обязан тебе жизнью!!! Кстати, – вдруг встрепенулся он, – до сих пор не возьму в толк – почему ты отказался убрать Аркашку?! Тебе ж не привыкать!!! Три войны прошел! Только не заливай, пожалуйста, насчет «кодекса воинской чести»! Чеченке, помнится, ты шеенку свернул запросто! Словно курице. Чем поганец Мухачев лучше той девки?!
– Мусаева была вражеской снайпершей, – глухо ответил я. – У нее на руках кровь двадцати русских