Я потрогала жесткий современный материал сливового платья, провела пальцами до подола, как вчера сделал Адам. Меня вдруг заинтересовало, чем ему так понравилось это платье. Почему именно оно? И почему я вообще должна ходить в платье?
Я не кукла.
Рука скользнула по маленькой деревянной полке под висящей одеждой и наткнулась на странный предмет, шершавый и знакомый на ощупь. Я шагнула вперед, спрятавшись между дверцами, и долго гладила его пальцами. Словно сноп солнечных лучей проник мне под ложечку, и я чуть не лопалась от надежды и дурацкого счастья, настолько сильного, что удивилась отсутствию слез.
Моя записная книжка.
Он сохранил мой блокнот.
Схватив фиолетовое платье, я затолкала бумажный комок в складки и направилась в ванную.
Адам хотел мне сказать, поняла я. Тут, в ванной. Он пытался что-то сказать, но я так испугалась, что отпугнула его своим страхом.
Я отпугнула его.
Закрыв дверь, я дрожащими руками развернула знакомые страницы, державшиеся на полоске старого клея, перелистала блокнот, проверяя, все ли на месте, и наткнулась на последнюю запись, сделанную не моим почерком.
Фраза наверняка написана Адамом.
Все не так, как кажется.
Я застыла.
Кожа натянута напряжением, пропитана чувством, в груди растет давление, сердце стучит громче, чаще, сильнее, словно стремясь компенсировать внешнюю неподвижность. Я не дрожу, когда застываю во времени. Я стараюсь дышать реже, считаю несуществующие предметы, придумываю платья, которых у меня нет, притворяюсь, что время – разбитые песочные часы, истекающее секундами, впитывающимися в песок. Я набираюсь смелости поверить.
Я осмелилась поверить, что Адам пытается установить со мной контакт. Я достаточно безумна, чтобы не сбрасывать со счетов подобную возможность.
Вырвав страницу из маленького блокнота, комкаю ее, прижимаю к груди, изо всех сил сдерживая истерику, готовую начаться в любой момент.
Прячу записную книжку в карман фиолетового платья, куда, видимо, ее положил Адам. Из кармана она, наверное, и вывалилась.
Надежда – карман возможности.
Я держу ее в руке.
Уорнер не заставил себя ждать.
И не постучал.
Я надевала туфли, когда он вошел – без слова и без стука. Смерил меня взглядом. Зубы я непроизвольно стиснула.
– Вы избили его, – услышала я свой собственный голос.
– Тебе не должно быть до этого дела, – сказал он, чуть наклонив голову набок. – Но тебе явно не все равно.
Я сжала