Был еще Оттар – самый живописный из собрания за столом, абсолютно лысый, с красным одутловатым лицом и вислыми, едва ли не до груди, усами. Его гигантские бицепсы на обнаженных до плеч руках так вздувались, словно могли разорвать обшитые бляхами наручи и надлоктевые браслеты. Говорили, что в бою на Оттара нисходит священный пыл, что он выходит из себя, на губах его появляется пена, он грызет свой щит и в горячке сечи может убить и покалечить неимоверное число врагов.
Ролло по-своему любил Оттара, как и Лодина, и Эгиля. Все они вместе с ним в свое время бежали из Норвегии, возвысились при нем и были ему беззаветно преданы. Чего нельзя было сказать о сидевшем возле Ролло Гауке из Гурне. Этот норманн не был изгнанником из Норвегии, как они, он прибыл в Нормандию сам и завоевал для себя богатые области Гурне и Брей. Он не сразу признал власть Ролло, и они долго воевали. Гаук одевался, как франки, даже обрезал волосы по франкской моде. Теперь он ходил с короткой, завитой на лбу челкой светлого пшеничного цвета. Он был очень красив: тонкие черты, светлая, какая-то даже слишком нежная для мужчины-воина кожа лица и пристальный взгляд ярко-голубых эмалевых глаз. И все же красота этого человека была настолько холодной, что заставляла сравнить его с дьяволом. Эмму он невзлюбил с первых же дней, ибо, как она узнала, считал, что Ролло должен был выбрать в жены свою соотечественницу, и даже одно время прочил ему в жены свою высокородную сестру.
Сейчас Гаук что-то холодно говорил Ролло, и Эмма опять разобрала имя Торлауга. Ролло резко бросил подбежавшей собаке кость. Слов Эмма не могла различить: зал был очень велик, в одном его конце и происходил совет Ролло, в другом шла обычная дворцовая жизнь, ходили служанки с ведрами воды, дворцовые рабы разносили хворост, проходили воины, играли дети. Маленькая девочка споткнулась о дремавшую посреди зала собаку и упала, подняв рев, – это была одна из дочерей Ролло. Обычно он был очень внимателен к своим детям, но сейчас лишь раздраженно посмотрел, кто это шумит, и вновь стал внимательно слушать, что ему доказывал рыжий Эгиль.
Эмма сама подошла, подняла ребенка, стала вытирать ей личико. Ахнула, вспомнив, что так и не выпустила ее мать Маркотруду из ублиета. Кликнула своего пажа Осмунда, стала шептать ему на ухо приказания.
За вечерней трапезой они почти не говорили. Ролло был мрачен, смотрел отрешенно. И лишь когда Эмма стала петь, взгляд его немного потеплел. Ее пение всегда действовало на него умиротворяюще, он становился мягче и покладистее. И Эмма пела для него старую скандинавскую балладу на родном языке Ролло:
Восемь братьев Дидрик[13] имел,
Богатой Вероной правил,
И каждый по дюжине сыновей
У трона его поставил.
На