– Может, майор Хрусталев нам что-нибудь присоветует? – осведомился он. – Вы все воды в рот набрали, а Хрусталев, похоже, не водичкой вчера баловался, верно, майор? Так, может, у вас есть какие-то соображения?
Хруст пожал плечами и вдруг неожиданно для самого себя пробормотал:
– Интересные они твари, таищ полковник…
– Кто? – не понял Рубцов.
Хруст был готов откусить себе язык. Он сам не понимал, как ухитрился вслух произнести то, что лениво вертелось у него в голове. И может, и следовало бы если не откусить, то хотя бы прикусить свой похмельный язык, но он этого не сделал, и к его ужасу язык продолжал болтать как бы сам по себе:
– Да, пингвины, таищ полковник, вчера передачка была по телеку, так там пингвинов показывали – ходят, разговаривают, ну прямо как… – тут Хруст неимоверным усилием воли закрыл рот.
Все присутствующие тоже как по команде закрыли рты ладонями, чтобы удержать рвущийся наружу хохот, а физиономия полковника Рубцова медленно налилась клюквенно-красным соком.
– Замечательно! – каким-то каркающим голосом проговорил он. – Тут, понимаешь, четыре трупа, разодранные черти кем… или чем… Мне наверху всю плешь проели! А у нас в отделении, этот… как его, мать… поручик Ржевский объявился! Ну, который спрашивал, как ежи ебутся. А майор Хрусталев, значит, пингвинами интересуется! За-ме-ча-тель-но, вашу мать!!.
– Я… это… – пробормотал Хруст и замолк, решительно не представляя, что говорить дальше.
– Пингвинами! – рявкнул Рубцов, и ударил кулаком по столу так, что тяжелый стол загудел. – Я вам покажу пингвинов! Вы у меня все к пингвинам, мать их, отправитесь, и я вместе с вами… Не-ет, – он погрозил всем пальцем, – я сам уйду к ебене матери на пенсию, а вам такого пингвина сюда поставят, что мало не покажется. Он вам объяснит, как надо работать, а не водку жрать и на планерках издеваться! Я вас всегда свой задницей прикрываю, а тебя, Хрусталев – это вообще отдельный разговор, а ты мне тут… – полковник горестно махнул рукой и смолк.
– Василь Иваныч, я, это… ну, словом… – начал было бубнить готовый сквозь землю провалиться Хруст, но полковник еще раз махнул рукой и буркнул:
– Всё, надоели… Идите все нах…, у меня дел по горло.
(В отличие от "Колобка" из известного сериала, Рубцов все планерки заканчивал именно таким образом – не "идите, работайте", а "идите на…", не взирая ни на присутствующих дам, ни на погоду, ни на состояние текущих дел, ни… Словом, ни на что. И никто не возражал и не обижался – его любили.)
Все выкатились в коридор, там убрали от ртов ладони, и… В коридоре раздался такой хохот, какого еще не слышали стены отделения. Смеялись все – мужики, подвизгивая и хлопая себя по ляжкам, смазливая молоденькая лейтенантша и пожилая некрасивая капитанша, утирая платочком выступившие слезы, – все, кроме Хруста. Хруст чувствовал, что ему это не скоро забудут.
И был прав.
Вот уже две недели он каждый день находил на своем столе изображения