Однажды штрафники пригнали автоцистерну. Где они ее украли – непонятно. Но цистерна стояла в гараже, и в ней плескалось около трех тысяч литров шнапса. Штумпф понял: когда-когда, а сейчас особенно надо молчать. Кто-то ночью разбудил его, пригласил в барак. Там уже шла тихая пьянка. Налили ему. «А-а, все равно!» – подумал Штумпф и выпил.
Очень удивился, увидев здесь же Адольфа Цигнера. Фельдфебель сидел, курил, улыбался. Его усиленно спаивали. Но он не пьянел. У него был очень маленький рот. И розовый, как у младенца. Но маленький настолько, что, говорили, он ест чайной ложечкой. И вот этим нежным крохотным ротиком бывший гестаповец высказывал страшные вещи. Он говорил:
– Герр обер-лейтенант, разве вам не кажется, что все идет к концу, которого все мы ждем? Мы боимся его, ибо это все-таки конец. Но мы будем рады ему, когда он наступит. Режим, созданный нами, однажды рухнет, как рухнут когда-нибудь все эти вонючие нары. Видите, как сильно скрипят они и шатаются?.. И если в этом случае мы пожалеем только двух-трех задавленных парней, то кто же вытащит нас с вами из-под обломков третьего рейха? Никто, поверьте мне! Я почти не воевал, но видел крови гораздо больше, чем могло бы вместиться ее в десять таких цистерн, как эта, которую мы распиваем сейчас. И я знаю, герр обер-лейтенант, что этот режим…
– Мы пропали, фельдфебель! – перебил его Штумпф, выглянув в окно.
– Да, – продолжал Цигнер, – мы пропали, потому что совершаем…
– Да о чем вы! – крикнул Штумпф. – Мы пропали. Эсэсовцы!..
Цигнер подскочил к окну, сдавленно прошептал:
– Эй, парни, валяйте «Вахту на Рейне»… Громче!..
И пока Штумпф на подгибающихся от страха ногах выползал на двор, за спиной у него убирались следы попойки, и грозно гремела вдогонку патриотическая песня:
На Рейн, на Рейн, на Рейн родной,
Мы встанем крепкою стеной.
Отчизна, сохрани покой.
Не влипну я —
Я парень не такой!..
«Ох, не влипнуть бы», – тоскливо думал Штумпф…
На двор через распахнутые ворота уже въезжали грузные черные машины с наглухо закрытыми кузовами. Одни офицер спрыгнул с подножки, требовательно выкрикнул:
– Командир батальона?
– Да, герр…
– Сейчас ваш батальон отправляется к озеру Чапр, – сказал офицер, и Штумпф почувствовал, как отлегло у него от сердца. – Сколько человек у вас?
– Сто восемьдесят три.
– На семь машин, – прикинул эсэсовец. – Как-нибудь уместятся… Эй, Франц! – сказал он шоферу. – Разворачивайся и подводи прямо к дверям…
Началось что-то страшное и дикое – такое, после чего даже Штумпфу было стыдно смотреть в глаза своим солдатам. Первая машина почти влезла задними колесами на крыльцо, эсэсовцы образовали нечто вроде живого коридора. Людей, которым даже ничего не объяснили, пинками и руганью погнали из барака. Штрафников спасало только то обстоятельство, что