ответил Мирон, пристегивая бебут к поясу. – Так оно солидней и для разговоров пользительней. Ну как?

      – Хорош! – одобрительно кивнул Скопин.

      Мирон и вправду выглядел так, как надо. Специально для похода в Марьину Рощу он вытащил из сундука свой казачий мундир и папаху. И теперь выглядел так, что хоть сейчас – в Его Императорского Величества конвой. Вот только рыжая с обильной сединой борода выдавала в нем уральские корни. А не зря яицких казаков после Пугачевского восстания переименовали в уральских – чтобы даже имени яицкого, вольного, не осталось на белом свете. Куда уж уральцам в конвой? Там пусть ходят лазоревые, атаманские казаки с Дона!

      – Пошли, что ли? – спросил Скопин, поднимаясь и застегивая свою черную судейскую шинель.

      – Пошли.

      Под мелким моросящим дождиком они на своих двоих добрались до начала Шереметьевской, прошли через уже не работающую заставу вала и свернули направо – в Четвертый проезд.

      – Вон там, – указал Скопин на серый от дождей и непогоды забор с висящей на одной петле калиткой.

      Из калитки выбежала дворняга – черная, но с коричневыми подпалинами и остановилась, молча глядя на пришельцев.

      – У, злая небось, – сказал Мирон. – Гляди, не брешет. Значит, сзади зайдет и укусит.