К сожалению, цензура заставила поволноваться Леонтьева и во второй раз: «Немцев» не пропустили. Краевский, приехав в Москву по делам, пригласил Леонтьева к себе в гостиницу Мореля и показал молодому человеку листы его повести, испещренные пометками цензоров. Причиной запрета было впечатление, сложившееся у двух цензоров[61], что автор симпатизирует немцам, что немцы в повести – слишком положительны, честны и серьезны, вот цензоры и сделали вывод о предпочтении автора немцев русским. Забавным было то обстоятельство, что один из цензоров, судя по фамилии (Фрейганг), был немцем! (Может, именно поэтому он хотел продемонстрировать свой русизм?) Удивительно, но Леонтьев опять не слишком сильно расстроился: повесть была им написана играючи, к тому же, он был уверен, что впереди его ждет слава, задержка не испугала его.
После летних вакаций 1853 года, во время которых он вновь съездил в Нижегородскую губернию (вместе с Зинаидой Кононовой), он закончил небольшой очерк – «Ночь на пчельнике», который послал Краевскому. Публикация и этого сочинения была задержана цензурой (в очерке упоминался рекрут, что было сочтено непозволительным в связи с имевшими место рекрутскими наборами перед намечавшейся войной), и эта вещь увидела свет лишь через два года. Но очерк был безделицей по сравнению с запрещенными «Немцами».
Делу помог Тургенев. Вернувшись в декабре 1953 года из ссылки в Москву, он рассказал об истории с цензурным запретом графине Салиас де Турнемир, которая благоволила молодому Леонтьеву. Та передала возвращенную Краевским рукопись редактору «Московских ведомостей» Михаилу Никифоровичу Каткову, которому повесть понравилась. Название ее изменили – она стала «Благодарностью» – и опубликовали в литературном разделе «Московских ведомостей» в 1854 году, с шестого по десятый номер. Это была первая публикация Леонтьева! Он был горд и счастлив получить книжки журналов со своей повестью и около 75 рублей гонорара. Но публикация прошла незамеченной, да и имя Леонтьева не стало после нее узнаваемым – он подписал повесть лишь инициалами.
Леонтьев стал иногда бывать в доме Каткова. Константин смотрел на него с невольным сожалением: у бедного Каткова отобрали университетскую кафедру, он редактировал бесцветную газету; его жена худа, с большим носом, высокими плечами; квартира Катковых имела вид труженический, а халат хозяин носил самый обыкновенный. Михаил Никифорович был (по мнению Леонтьева) уже не молод (ему в тот момент исполнилось 36 лет), жена его выглядела гораздо хуже душистой и страстной Зинаиды… Леонтьев не только не ощущал себя зависимым от редактора неизвестным молодым автором, наоборот, он чувствовал свое превосходство над Михаилом Никифоровичем, которое смешивалось в душе с ноткой жалости к увядающему Каткову…
Жизнь распорядилась иначе: слава Каткова как публициста была еще впереди, издаваемые им «Московские ведомости» спустя 10 лет стали одной из самых влиятельных и тиражных российских газет; сам же Леонтьев