зажатый меж створок в закрытом окне.
А час до того тучей взвешенной пыли
ворвался внезапно в сады и дворы.
И мы, все дела побросав, торопились
и двери захлопнуть, и окна прикрыть.
Неведомой силы диковинным зверем
он бился и выл в облетевших кустах
и в щёлку под старой дощатою дверью
пожухлую в сени листву заметал.
Но буря промчалась и в сумерках серых
ты молча стоишь, пораженный тому,
какая глухая, без края, без меры
звенящая тишь затаилась в дому.
Под дождём
Вот поздние прохожие впотьмах
спешат пройти насквозь промокшим сквером.
Их ожидают к ужину, наверно,
любимые и близкие в домах.
Нас тоже кто-то любит, где-то ждёт…
Но мы, как без опеки взрослых дети,
на целый день забыв про всё на свете,
беспечные, гуляем под дождём.
Пусть он идёт! Пусть сделает он так,
чтоб, заплутав, бродили мы по кругу
и чтоб невольно головы друг к другу
склоняли бы под куполом зонта.
Прости меня
Прости меня. За всё меня прости.
За то, что о тебе одном лишь помню.
За то, что ночь несла тебе в горсти
и не была на лунный свет скупою.
За то, что, не спрося, дарила дождь,
закаты вышивала шёлком алым.
За то, что для тебя туман седой
спрядала в нить и свитера вязала.
За то, что я спешила по утрам
разжечь рассвет на дальних серых скалах
и отсветы небесного костра,
раздвинув шторы, в комнату впускала.
Ты прав, моим грехам не счесть числа,
моей вине рассудком нет охвата.
Прости за всё, в чём прежде я была
иль буду впредь когда-то виновата.
На краю февраля
Сад сквозной неприкаян,
полон серостью всклянь…
Благодать-то какая
на краю февраля!
Нас уже не обманут
по ночам холода.
С неба снежную манну
легче пережидать,
если верить, что скоро
сад очнётся от сна.
в то, что лужи от корок
льдистых вскроет весна,
выйдет вдруг из-под спуда,
станет в душу глядеть…
Ожидание чуда —
лучше всяких чудес.
«А снег кружил густыми хлопьями…»
А снег кружил густыми хлопьями
и улица кружилась тоже.
И ёлки вдоль дороги хлопали
ему в зелёные ладоши.
И ветер фонари раскачивал,
круги расплескивая жёлтые,
и свет лимонный обозначивал
дома, в сугробы погружённые.
Струёй колючей и холодною
по крышам он метался истово
и залихватскую мелодию
на трубах