Между тем, соседка справа явно положила на Смагина свой шальной, с косинкой глаз.
– Меня, вообще-то, зовут Татьяна, – начала она с теплотой в голосе. – Я гимнастка… Мы тут все из цирка. А кто вы, помимо того, что сосед Альберта Артурыча?
– Художник.
– Какие же картины вы пишете?
– Я специалист по портретам Президента.
– Отчего же только Президента? Странно…
Татьяна приобиделась и, заметив, что Смагин смотрит в конец стола, изменила тон:
– А что у вас с лицом, господин художник?
– Я, Татьяна, иногда дерусь.
– Судя по всему, вы боец не слишком удачливый…
Смагин пожал плечами.
– Зря на Лерку пялитесь. Или мало вам неприятностей?
– Да нет, хватает… А в чем дело?
– В муже…
Смагин огляделся.
– Можете не озираться – он сегодня в программе занят. Гиревик, между прочим.
Услышанное было неприятно, однако не более того. Смагина все равно манило к этой женщине.
Он встал, решительно шагнул в ее сторону. И тут Нигелла, осветив всех улыбкой, объявил танцы. Кто-то выключил люстру и зажег торшер.
Они плыли в волнах музыки, и Смагин удивлялся той тишине, которая наступила у него внутри.
– Это ваше лицо я видел на афише? Она кивнула.
Смагин заглянул ей в глаза. Они были темно-карие и, казалось, совсем не блестели, как будто свет тонул в них. Настоящие омуты!
"Все, я пропал…" – спокойно подумалось ему.
– А кем вы работаете в цирке?
– Никем. Мой муж там работает. А меня просто попросили сняться для афиши.
– Я знаю: вас Лерой зовут, то есть Валерией. Мне Татьяна сказала.
– Вы обо мне говорили? – удивилась она.
– Я часто на вас смотрел. Татьяна заметила это и сказала, что ваш муж, которого здесь нет, может мне осложнить жизнь…
– Какая глупость! Я на вас тоже часто смотрела… Что ж теперь ваша жена…
– Я не женат.
– Ну, все равно… Разве людям нельзя друг на друга смотреть? Она улыбнулась.
– Знаете, Алексей, когда вы вошли, ваш синяк был почти не заметен. Потом он начал расти и менять окраску. Я никогда не видела, как образуются синяки… Болит?..
Под левым глазом Смагин ощутил тихое прикосновение ее пальцев. Он и не знал ничего о синяке.
В крушении маленькой надежды лишь то утешенье, что она не успела вырасти и окрепнуть, иначе пришлось бы сильней переживать. При желании в этом можно даже усмотреть некую благосклонность судьбы…
Однако все равно горько…
– А я-то думал, что вам понравился, – обескуражено признался Смагин.
И добавил в сердцах:
– Самонадеянный индюк!
Лера оказалась тоже застигнутой врасплох – смагинским простодушием, собственным смятением