– А жеребец тебе не подойдет? – спросил, ухмыляясь.
– Нет, жеребец не подойдет.
– А баба?
– Что – баба?
– Ну, может, сказать адресочек вдовы?
– Мне без разницы, – простодушно согласился Храбореев. – Лишь бы у неё была кобыла.
– Опять двадцать пять! – удивился «земляк». – На кой хрен тебе сдалась кобыла?
– Надо.
Цыганистый мужик покачал смолисто-кудреватой головой.
– Ну, иди к председателю. А лучше – прямо к конюху.
Слухи о том, что он ищет кобылу, вскоре дошли до жены. Марья как-то под вечер встретила его – усталого, голодного, пришедшего с очередного поиска. (Работу на заводе Антоха бросил – уволили за прогулы.)
Обнимая мужа, Марья заплакала, думая, что он маленечко того…
– Да как же так, Антошенька? Да что это с тобой? – Она запричитала мокрым, срывающимся голосом. – Да зачем тебе сдались эти кобылы?
Он угрюмо послушал её, глядя в пол, где блестела слезинка на шляпке гвоздя, затёртого до серебра.
– Всё нормально! – грубовато успокоил. – Не кобыла мне нужна. Я ищу кобылье молоко.
– Зачем оно тебе? Что ж ты молчишь? – допытывалась Марья. – Я ведь сердцем чую, что ты скрываешь. Не договариваешь…
– Тебе скажи, так ты… – пробубнил он, отворачиваясь. – Ты же учительница у нас. Грамотейка.
– А причём здесь учительница?
И он опять замкнулся, не хотел секрета выдавать. Кобылье молоко должно было помочь от бесплодия, если верить народной молве. Надо было жене (только чтобы не знала) давать кобылье молоко по чашке в день. А ещё, сказала колдунья-знахарка, живущая на дальней оконечности Колдовского озера, – надобно жене носить на шее махонький шарик из порошка оленьего рога, смешанного с коровьим помётом.
«Олений рог? – Антоха крепко задумался, сидя на крылечке после ужина и верхней губою пытаясь дотянуться до носа. – Олений рог… Олений рог… На Север надо. Там полно оленей. И денег там навалом!»
В зеленовато-синих вечерних небесах вызревали звёзды – серебряной сетью падали в озёрные глубины, зачернённые тенями береговых деревьев. И опять его глаза невольно тянулись к Полярной звезде, к тому поднебесному Колу, кругом которого как будто бы вращается вся вот эта необъятность мира.
– Поеду в Мурманск! – заявил он, вернувшись в дом. – Дядя Никон давно приглашал.
Марья поначалу отговаривала мужа, а потом согласилась.
«Пускай поедет, проветрится, а то уже совсем от горя почернел. – Жена вздохнула. – Всё равно остался не у дела. А жить на что-то надо. Может, заработает мужик. Может, в Москву поеду, подлечусь».
И Храбореев тоже думал о деньгах, когда первый раз летел на Север – сквозь дробовые заряды холодного злого дождя вперемежку с белыми картечинами снега. И только много позже он осознал, что полетел не за деньгами – за судьбой.
Никто