– Вы нас простите, просто мы в себя еще не пришли. Мы сами хотим понять, что случилось и готовы вам помочь, чем можем.
Судя по тому, как Мотя скрестил руки на груди, а Антон покачал головой, слабость в моих словах ребятам не понравилась, но они ничего не сказали.
– А что случилось? Погиб ваш знакомый. Кто-то ему отрезал голову. Больше мы и сами не знаем. Пока.
– Он… от этого умер?
– Неизвестно. – Писатель еще раз нас оглядел. – Но судя по тому, что крови почти не было, голову ему отрезали потом. Вскрытие покажет.
От этого афоризма мне стало плохо. Хотя за шесть лет в мединституте я побывал на разных вскрытиях. На первом же семинаре по судебной медицине, (четвертый курс) я получил хороший урок. Сначала мы пришли в кабинет и, ожидая преподавателя, начали внимательно разглядывать развешанные по стенам кабинета фотографии разных видов самоубийств, в том числе весьма экзотических. Некоторые были сняты каким-то слишком уж крупным планом. Как будто снимали не менты, а извращенцы.
Например смерть от электрошока. Человек обматывает себе правую и левую руку оголенным электрическим проводом, а потом вставляет штепсель в розетку.
Или заключенный в камере прокусывает собственный язык, стараясь проглотить как можно больше вытекающей крови, чтобы не заметили надзиратели.
Или безнадежный больной вешается, используя резинку от пижамы прямо на металлической спинке больничной койки. Тогда разговоры об эвтаназии еще не выходили на полосы цветных еженедельников.
Вошел преподаватель, и началось занятие. Все немного расслабились. Но при упоминании о завтрашнем вскрытии, одна из трех наших отличниц задала тоненьким голоском вопрос, кого именно мы будем вскрывать.
Так ведь он и сам еще этого не знает, – немного удивленным голосом ответил преподаватель. Это, ребята, не клинический морг. А судебный. Поэтому клиент пока живее нас с вами. Он, скорее всего, и не подозревает, что завтра у него вскрытие.
Мороз по коже. Даже если у тебя за плечами несколько курсов медицинского института с анатомичкой и прочими прелестями вроде работы санитаром в приемном отделении.
Лиля, которая ходила по своей двухкомнатной квартире – маленькой, заставленной шкафами, коробками, комодами, и стенками, неожиданно подошла к нам и сказала:
– Хотите чаю?
– Нет, что вы! Какой там чай, – сказал Писатель, смягчившись.
– «Давайте мы вас немного поспрашиваем. Можно у вас курить?» – он неожиданно осторожно посмотрел на Лилю. Лиля вместо ответа поставила перед ним маленькую белую пепельницу.
Нас рассадили. Фотограф занялся Антоном и Матвеем, видно решив, что раз они пришли вместе, то сговориться успели по дороге. А Писатель сел со мной и Лилей, поскольку Лиля со своим билетом, проводниками и родителями была, видимо, вне подозрений.
– Начнем с вас, Иосиф… как по батюшке?
– Яковлевич. Но можно просто по имени.
– А что это у вас имя-отчество вроде бы еврейское, а фамилия русская?
Мне очень