– Неужели мне было бы лучше отказаться от всякого честолюбия, остаться всего лишь полководцем Генриха Второго и ограничиться возвращением Милана и освобождением Сиены? Вот я в этом Неаполитанском королевстве, на престол которого влекли меня мои мечты. Да, я здесь, но без союзников, почти без провианта, а все старшие офицеры армии, в первую очередь мой брат, – люди пассивные, ограниченные… И самое страшное – что они начинают поддаваться унынию…
В это мгновение герцог де Гиз услышал за спиною чьи-то шаги. Он быстро обернулся, разгневавшись на дерзкого нарушителя, но, увидев его, не только не прикрикнул, а протянул ему руку.
– Уж вы-то, дорогой мой Габриэль, никогда не поколеблетесь пойти вперед только потому, что слишком мало хлеба и слишком много врагов, – сказал герцог. – Недаром вы последним вышли из Меца и первым вошли в Валенцу и в Кампли! Но с чем вы пришли? Есть новости?
– Да, монсеньор, прибыл гонец из Франции, – ответил Габриэль, – и привез письмо, как мне кажется, от вашего достославного брата, монсеньора кардинала Лотарингского. Ввести его сюда?
– Нет, пусть он вам передаст все письма, а вы мне их, пожалуйста, принесите сами.
Габриэль, поклонившись, вышел и вскоре вернулся с письмом, на печати которого красовался герб Лотарингского дома.
Наш старый друг Габриэль почти не изменился за истекшие шесть лет. Только черты лица его стали тверже, решительнее. Было видно, что теперь он сам знает себе цену. В остальном же он остался прежним: все тот же чистый и спокойный лоб, тот же прямой и честный взгляд и, скажем заранее, то же юное, полное порывистой мечты сердце. Впрочем, и шел-то ему ведь только двадцать пятый год.
Герцогу де Гизу было тридцать семь лет. И хотя по природе своей был он великодушен и широк, душа его уже успела разочароваться во многом, чего еще не изведал Габриэль; от несбывшихся желаний, угасших страстей, бесплодных битв глаза у него впали, волосы на висках поредели. Он прекрасно видел рыцарский и верный характер Габриэля, и потому-то неодолимая симпатия невольно влекла опытного мужа к доверчивому молодому человеку.
Он принял письмо своего брата из рук Габриэля и, прежде чем распечатать его, сказал:
– Вот что, виконт д’Эксмес. Мой секретарь Эрве де Телэн, хорошо вам известный, пал под стенами Валенцы; мой брат герцог Омальский – всего лишь храбрый, но неспособный солдат; мне нужна правая рука, нужен помощник, которому бы я мог довериться, Габриэль. И вот с того дня, как вы явились ко мне в Париж, – кажется, лет пять или шесть назад, – я имел возможность убедиться, что вы наделены незаурядным умом и, что еще лучше, преданным сердцем. И хотя вас никто мне не рекомендовал, вы все же полюбились мне с первого взгляда. Я взял вас с собой оборонять Мец, и если этой обороне суждено стать одной из прекрасных страниц в моей биографии, то я не забываю, что исходу этого славного дела немало содействовали ваше неизменное присутствие духа и постоянно бодрствующий ум. Годом позже вы