– Арно, вы клеветник! – остановил его коннетабль.
– Но ваша усмешка, монсеньор, достаточно выразительна! – продолжал негодяй. – Вполне возможно, говорю я, что королева к нему неравнодушна, но виконт-то равнодушен к королеве, в этом нет никакого сомнения. Любят друг друга эти два голубка, как в Аркадии,[27] безупречной любовью, трогающей меня, как неясный пастушеский или рыцарский роман, что, впрочем, не помешало мне, прости меня боже, выдать этих птичек за пятьдесят пистолей. Но согласитесь, монсеньор, я неплохо начал и вполне заслужил свои пятьдесят пистолей.
– Пусть так, – сказал коннетабль, – но я тебя еще раз спрашиваю, откуда у тебя эти сведения?
– Ах, монсеньор, простите, пока это мой секрет. Вы можете разгадать его, если пожелаете, но я еще должен таить его от вас. Впрочем, способы мои не имеют для вас ни малейшего значения, вам лишь бы достичь своих целей. А ваша главная цель – быть посвященным в планы и поступки, которые могут вам повредить, и мне кажется, что сегодняшнее мое донесение небезынтересно для вас, монсеньор, и не бесполезно.
– Разумеется, плут. Но надо и впредь следить за этим проклятым виконтом.
– Буду следить, монсеньор. Я предан вам так же, как и своим порокам. Вы будете доставлять мне пистоли, я вам – сведения, вот мы и будем довольны друг другом. Но кто-то идет… Женщина!.. Черт! Имею честь кланяться, монсеньор.
– Кто же это? – близоруко прищурился коннетабль.
– О, сама герцогиня де Кастро! Она, вероятно, идет к королю, и нельзя допустить, чтоб она увидела вас со мной… Я исчезаю…
И он быстро ушел.
Что же касается коннетабля, то он, поколебавшись, решил лично удостовериться в правоте слов Арно и двинулся навстречу герцогине Ангулемской.
– Вы направляетесь в кабинет его величества, герцогиня? – спросил он ее.
– Да, господин коннетабль.
– Боюсь, что король не будет расположен к беседе с вами, – продолжал Монморанси, обеспокоенный возможными результатами этой беседы, – и важные вести, только что полученные…
– Они-то и делают этот момент как нельзя более удобным для меня, сударь.
– А для меня неудобным. Вы ведь, сударыня, относитесь к нам очень враждебно.
– Господин коннетабль, я ни к кому не питаю вражды.
– Не питаете вражды? Что ж, вы и впрямь способны только любить? – спросил Анн де Монморанси так выразительно, что Диана покраснела и опустила глаза. – И не эта ли любовь побуждает вас противиться так долго желаниям короля и домогательствам моего сына?
Диана в замешательстве промолчала.
«Арно сказал мне правду, – подумал коннетабль, – она любит этого красивого вестника триумфов герцога де Гиза».
– Господин коннетабль, – ответила наконец Диана, – мой долг – повиноваться его величеству, но мое право – обращаться