РОЖДЕНИЕ
Небольшой городок на окраине неважно какого штата. Стандартная больница. Родовое отделение. В двух светлых палатах, окруженные врачами и папашками, лежат будущие или уже состоявшиеся матери в преддверии появления новой жизни. Вокруг суета. Медсестры в белоснежных халатах прыгают и суетятся. Акушеры, как голкиперы, готовые парировать мяч, стоят в ожидании появления головки ребенка. Гулом в воздухе повисает одно лишь слово – ТУЖЬСЯ. Отцы крепко сжимают руки матерей. Пот течет по лицам обоих, картина замирает, будто тетива натянутого лука за секунду до спуска и… На свет появляются одновременно, с задержкой в пару минут, мальчик и девочка. Мальчик как только оказался на свободе, начинает кричать, девочка молчит. Врачи начали ее хлопать по попке, после чего она вскрикнула и тут же замолчала, взгляд ее был наполнен безграничным умом: то ощущение, когда ребенок, не успевший увидеть мир, понимает гораздо больше, чем взрослый. Этого хлопка по попе было достаточно, чтобы маленькие легкие развернулись. Она была готова покорить весь мир. Врачи отрезали новорожденным пуповины и положили малышей на груди их матерей. Родители счастливы, их восторг безграничен. Так начинается мой рассказ.
И все бы ничего особенного, если бы не одно маленькое, НО.
Рождение: мальчик видит акушерку, родителей, врачей. Девочка помимо той картины, которую видит мальчик, видит сущность, промелькнувшую через стену. Проскользив к девочки, сущность прикоснулась к лицу малышки прозрачной как дым ладонью. Мгновенно, после прикосновения, девочка вскрикнула. После крика сущность удалилась туда же, откуда и появилась – обратно в стену. Сущность была полупрозрачной, в облике девушки с шикарными белыми волосами. На ней был одет то ли халат, то ли плащ. В этой кристальной прозрачности было не понять, да и не важно это было. Она излучала необыкновенное тепло. Свет струился от нее в разные стороны. Изящные руки, с длинными пальцами, нежно коснулись груди девочки и наполнили ее маленькое тельце энергией света и тепла. При рождении мальчика называют Джоном, девочку – Евой.
8 МЕСЯЦЕВ.
Дети растут в хороших, благополучных семьях, где любовь и забота оберегает их с самого рождения. Среднестатистические семьи, не хватающие звезд с небес, но не бедствующие без средств к существованию. Отдельные дома, по две машины на семью, небольшие кредиты и огромные планы на будущее.
Мальчик лежит в детской кроватке. Его маленький ротик посасывает соску. Мальчуган играет игрушками, повешенными на растяжке у изголовья кроватки, пинает их крохотными ножками, хватает маленькими ручками. Игрушки трещат, пищат, издают непонятные звуки, кроватка качается в ритме дергающихся ножек этого маленького человечка. От такой бурной деятельности соска выпадает из ротика и остается рядом с Джоном на подушке. Недовольство его растет. То ли от того, что соска выпала, то ли его раздражает этот трескучий звук, то ли от того, что родители оставили его надолго без внимания. Как говорится, характер на лицо. Недовольство перерастает в крик. От его крика прибегает мама, вставляет соску в эту маленькую сирену, и Джон затихает, у него опять дела: погремушки, энергичное движение челюстей, старательно посасывающих соску.
В другом доме, по соседству, в похожей спальне, но в которой преобладают розовые тона, в маленькой кроватке с деревянными реечными бортиками, сидит девочка, руками держит погремушку, степенно переворачивая ее с ног на голову, она то попробует ее на вкус, то попробует ее на прочность, отстукивая при этом непонятный ритм по бортикам кроватки. Возле кроватки стоит фантом какой-то женщины. Девочка ее видит. Сущность гладит Еву по спине. Девочка смотрит зелеными глазками в глаза этой полупрозрачной женщине и улыбается. Словно она с ней общается на подсознательном уровне. Маленьким ротиком она ей что-то гугулит. Сущность ей улыбается в ответ. В комнату заходит отец Евы, он видит только сидящую в кроватке доченьку, занятую своими большими делами сидя. Папа наклоняется над ребенком и начинает с ней вести диалог на том же гулегулевском языке, периодически вставляя нормальные слова в уменьшительно-ласкательной форме, дополнительно смягчая их наигранной картавостью. Глаза Евы начинают метаться, она смотрит на папу, потом на фантом, стоящий слева от родителя, потом опять и опять ее глазки бегали, как будто она зритель на Уимблдоне и следит за мячиком, перелетающем с поля на поле. В ее взгляде можно было рассмотреть вечность, глазки ее излучали необыкновенную