Фредерик, которого, как и накануне, раздражало звонкое тиканье часов, спрашивал себя, можно ли ясно соображать при таком звуковом сопровождении. Он тщетно пытался думать в краткие промежутки между секундами, – это было все равно что пробираться между струйками в дождливый день. И решил: пускай говорит Дельфина, у нее лучше язык подвешен.
– Вам знакома библиотека Крозона? – начала девушка.
– Ну еще бы! Я и Гурвека хорошо знала, бывшего библиотекаря. Славный был человек и работу свою обожал. Но почему вы спрашиваете? Хотите, чтобы я взяла там какую-нибудь книжку?
– О, вовсе нет. Я заговорила об этой библиотеке, потому что в ней есть одна особенность; может, вы даже о ней слышали?
– Нет, ничего такого я не знаю. И вот что, хватит ходить вокруг да около, скажите наконец, что вам от меня надо. Мне ведь не так уж много осталось жить, – добавила Мадлен своим саркастическим тоном, который приводил ее гостей в замешательство и не позволял насмешливых улыбок.
И тогда Дельфина начала рассказывать ей о библиотеке, все еще не решаясь подступиться к главному. «Интересно, зачем эта девица явилась ко мне – неужели только для того, чтобы поведать историю местной библиотеки, когда она и без того всем известна?» – недоуменно думала Мадлен. Этот проект с отвергнутыми рукописями ее не удивлял, от Гурвека всего можно было ожидать. Вдова отозвалась о нем как о страстном библиофиле только из вежливости и уважения к его памяти. На самом деле она считала его слегка тронутым. Люди говорили, что он очень образованный, но сама Мадлен видела в нем вечного подростка, не способного жить, как взрослые. Всякий раз при встрече он напоминал ей поезд, сошедший с рельсов. Кроме того, она еще кое-что знала о нем. Знала его жену. Окружающие судачили о причинах ее бегства, но Мадлен-то было доподлинно известно, почему жена покинула Гурвека.
«Если хочешь чего-то добиться от человека, нужно его заморочить долгими разговорами», – думала Дельфина. И она сыпала подробностями этой библиотечной истории, выдумывая их прямо на ходу. Фредерик восхищенно пялился на нее, спрашивая себя, почему она сама не пишет романы. Ей удавалось расцвечивать прошлое такими яркими красками, словно она видела все собственными глазами, а не жила за сто верст отсюда. Чувствовалось, что ею движет искренний, вдохновенный порыв. Наконец Дельфина приступила к главному, начав расспрашивать об Анри. Вдова отвечала так, словно муж был еще жив. Взглянув на Фредерика, она сказала: «Вы сидите в кресле Анри, – пока он был жив, оно принадлежало только ему. Бывало, вернется домой поздно вечером, устроится в нем и отдыхает от трудов праведных. А я любила глядеть, как он сидит там, задумчивый такой, и ему это было приятно. Нужно вам сказать, что работал он без передышки. Однажды я решила сосчитать, сколько же пицц вышло из-под его рук. Думаю, не меньше десяти тысяч. Это вам не пустяк. Ну так вот, ему было хорошо в этом кресле…» Фредерик привстал было