Вертлявый Славочка Степанов перескакивал от группы к группе и потихоньку распространял ядовитости, не щадя ни «дорогого учителя» Николая Николаевича, ни друга детства – меня. «Израильтянин без лукавства»,[417] по библейскому выражению, Павел Самуилович Урысон ничего не замечал, кроме разлитой вокруг красоты, а его alter ego, Павел Сергеевич Александров, с ненавистью смотрел на «дорогого учителя». Ненависть была обоснованная: с того момента, как в первой своей работе Александров отказался сказать, что некоторыми частями доказательства обязан Н. Н. Лузину (а он не был ему обязан ничем), последний травил его жестоко и систематически, возбуждая против него всех и меня в том числе, но я быстро понял, в чем дело, и всячески старался обезвредить лузинскую травлю. Я облегчил Павлу Сергеевичу магистерский экзамен, доставил ему положение в Коммунистическом университете, потому что Лузину удалось не пустить его в Московский университет, и провел через ГУС назначение в профессора Смоленского университета.
На следующий день программа была сложная. Утром состоялось заседание Петроградского математического общества,[418] где нам предоставили время для наших докладов. Из нас докладывали Некрасов, Александров, Урысон и я.
Присутствовавший на заседании Петр Петрович Лазарев пригласил нас на заседание Биологического общества, где профессор Военно-медицинской академии Кравков докладывал свои изумительные работы. Это заинтересовало только меня и тебя. Работы Кравкова, как и он сам, были действительно изумительны. Голодая и отказываясь от совместительств и медицинской практики, чтобы все свое время отдать научному исследованию, Кравков проделал очень тонкие и остроумные опыты по вопросу о физиологическом воздействии малых и весьма малых доз. Он показал, что действие при убывании дозы исчезает, но потом опять появляется, достигает максимума, убывает, исчезает и снова появляется; против этого восставали врачи-аллопаты. Другая его работа была по культуре органов в жидкости, по свойствам напоминающей физиологический раствор; он предъявлял экспонат: большой человеческий палец. С заседания ты ушла, твердо решив начать с осени биологическую подготовку в Московском университете, а я – поддерживать Кравкова, где только смогу. Мне не пришлось выполнить своего решения, потому что Кравков, в корне подорванный работой и тяжелыми условиями жизни, вскоре же умер.
Так как следующий день был свободен и заседание Академии наук назначено на послезавтра, мы с тобой и Александром Ивановичем Некрасовым выехали в Пулковскую обсерваторию, где я должен был выполнить поручение Главнауки, а он хотел осмотреть обсерваторию.[419]
О нашем приезде я известил по телефону, и на станции нас ждал экипаж. Приехали к вечеру. Забота о нас была явно возложена на милейшего К. Д. Покровского.