«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники. Владимир Костицын

конец, директором был назначен доктор Зандер, мой современник по университету и товарищ по университетской партийной группе 1905 года. Мне и до сих пор непонятно, по какой причине произошло это назначение. Он ничем никогда, кроме медицинской практики самого шаблонного рода, не занимался. Называл себя энциклопедистом, но у него не было даже той поверхностной нахватанной эрудиции, какая была у Луначарского. Зандер был ленив, не разбирался ни в научных вопросах, ни в практических делах. Я не имел права принимать решений по вопросам идеологическим, а он имел это право, но воспользоваться им был не в состоянии. Марья Натановна Смит, которая провела это назначение, через несколько месяцев разобралась в нем и стала уже цитировать по его адресу слова Гете о филистере. Мы с ней обдумывали вопрос, как от него избавиться, и вдруг Зандер получил дипломатический пост посланника в Литве. Как будто дипломатической карьеры он все-таки не сделал.[432]

      После него директором был назначен Яков Моисеевич Шатуновский – племянник одесского профессора и сам математик (доктор математики Страсбургского университета), который уже давно бросил научную работу и очень скромно считал себя неспособным к ней. Это был очень хороший и очень приятный человек; мы быстро стали друзьями. Но он не имел никакой эрудиции и был совершенно не в состоянии импонировать крупным специалистам, которых привлекли в институт.

      Именно в это лето и в начале осени мы организовали очень интересную серию докладов по вопросу о роли статистического метода в различных науках. На долю мою пришлось говорить о роли этого метода в астрономии и математике, А. К. Тимирязева – в физике, М. Н. Смит – в политической экономии и социологии, В. Г. Громана – в общественных науках, демографии и построении Госплана; не помню, кто именно говорил о биологии. Эти доклады были изданы в виде книжки,[433] которая вызвала большой интерес.[434]

      Выше я упоминал о визите к нам в Кучин директора Пулковской обсерватории А. А. Иванова. Привело его к нам следующее обстоятельство. В сентябре 1922 года должно было иметь место солнечное затмение, особо благоприятное по своей длительности (6 минут) и неблагоприятное по месту: Австралия, да еще западная. Так как всех интересовала возможность проверки принципа относительности, то московские и петроградские астрономы решили организовать совместную экспедицию, и докладную записку надо было представить через Луначарского в Совет народных комиссаров. Это может показаться невероятным, но Луначарский так и не нашел времени принять делегацию русских астрономических учреждений и обществ; прием назначался, а нарком отсутствовал. В конце концов, потеряв терпение, записку подали по «команде», но из этого предприятия ничего не вышло. Голод, начавшийся в 1921 году и разразившийся как народная катастрофа в 1922 году, помешал экспедиции осуществиться, как и очень многим предприятиям этого рода.

      Как-то, покупая в Москве газету, я вдруг увидел в витрине «Русские ведомости», вернее – сложенную