– А зачем они мне? – искренне изумилась она. – Я ж говорю: я услышала мелодию, а потом подобрала ее на фоно.
– Как – подобрала?
– По слуху. Услышала, запомнила, а потом сыграла.
Когда я все-таки постиг, что она имеет в виду, училка показалась мне небожительницей. Неужели такое возможно? Не врет ли она? Вот так: услышать и сразу наиграть? А другие песни она может воспроизвести?
И тогда она исполнила мне на моем проклятом пианино другой хит тех времен: «Хмуриться не надо, Лада!»
Честно говоря, этими ее умениями я оказался совершенно подавлен. Нет, наверно, ничего подобного я не достигну, сколько б ни занимался!
После того случая я музицированием стал тяготиться. С учительницей у нас сложились прекрасные отношения, она никогда меня не ругала, а только подбадривала, но бесталанность сказывалась и на моем отношении к занятиям. Музыку я не любил – потому что был к ней не способен.
И когда выяснилось, что в третьем классе мне придется учиться у бабушки с дедушкой в Новороссийске (а пианино останется у родителей в городке), я обрадовался еще и потому, что это означало прекращение музыкальных занятий.
Впрочем, моя мама была (и остается) до чрезвычайности упорной женщиной. И если уж она что-то решила, очень трудно сбить ее с толку. И когда они с папой переехали в новую квартиру в Ростов и к четвертому классу вернули меня к себе, пианино с канделябрами последовало вслед за ними. Надо ж, им хватило упорства ради меня таскать из города в город огромный инструмент!
У меня появилась новая учительница музыки, которую я совершенно не помню. Может, потому что музыкой я уже откровенно тяготился. Каждый раз меня со скандалом усаживали разучивать пьески, зубрить гаммы.
Я даже помню одну свою мечту тех лет – то, что она не уникальная, а, наверное, «вседетская», универсальная, свидетельствует рассказ на аналогичную тему, который я прочитал у Виктора Драгунского.
Мне фантазировалось тогда, что я – вырос. А все мои близкие – мама и папа, бабушка и дедушка, словно в противовес, напротив, – стали маленькими. И вот я хожу и ими помыкаю. Заставляю делать то, что они когда-то заставляли меня – а мне не нравилось. Я принуждаю их есть гоголь-моголь и пить молоко, носить колючий шарф и, главное, заниматься музыкой.
– Ну-ка, домой! – кричал я на них в своих фантазиях. – Хватит по двору носиться! Надо музыкой заниматься! Бездельники!
И мои маленькие родители, бабушка с дедушкой покорно шли играть на фортепьяно.
И когда еще через год отца перевели служить в Москву, пианино за нами не последовало. Его продали – там же, в Ростове. А уроками музыки меня, слава богу, донимать перестали.
Зато отыгрались на моей сестренке Анне. Воистину через детей родители стараются реализовать свои несбывшиеся желания. А младшие дети принуждены исправлять те ошибки, что взрослые допустили со старшими. То, что меня не доучили до конца музыке, было признано оплошностью, которую требовалось откорректировать.
Поэтому