В итоге приняли в ряды пионерской организации позже, уже после осенних каникул, без всякой торжественности. Приняли в компании троечников, хулиганов и всяких умственно отсталых, которые не могли даже вызубрить наизусть клятву пионеров Советского Союза.
Таким образом, свой пионерский галстук я по-настоящему выстрадал. Тем слаще было ощущать его на своей шее.
Наша средняя школа номер пять, довольно древнее здание, стояла на самом берегу моря. Теперь школа снесена, и на ее месте построен многоэтажный жилой дом – как положено, элитный, с окнами на воду.
Мы могли наблюдать в окно класса, как входят в бухту пароходы и «кометы», как снуют рейсовые катера и буксиры. Парты, стоявшие в ряду у окна, считались привилегированными. Оттуда особо мечтательных или провинившихся пересаживали в наказание во второй и даже третий ряд, далекий от морского пейзажа. Как пересадили и меня после надругательства над дневником.
Но я сейчас не об этом. Наш дом, в котором жили дедушка с бабушкой, тоже находился на берегу бухты, однако довольно далеко от школы (особенно если мерить город по моим тогдашним меркам восьмилетнего). От школы до дома идти было прилично. Наверное, минут двадцать. Притом мне запрещалось ходить напрямик по набережной и по Каботажке. Набережная и Каботажка считались не слишком подходящим местом для самостоятельных прогулок. Причину взрослые объясняли просто: «Там же по вечерам полно шпаны, вдруг кто-нибудь к тебе пристанет?!»
Предосторожность, возможно, нелишняя – а может, и нет, если учесть, что занимались мы даже не во вторую, а в третью смену.
Сейчас я понимаю, что третья смена означала, что в Советском Союзе в те времена, когда дети провозглашались «единственным привилегированным классом», элементарно не хватало школьных зданий.
Ракет хватало, а школ нет.
Итак, начинали мы заниматься где-то в полчетвертого – четыре дня, а заканчивали в полвосьмого – восемь вечера. И в ноябре я шел домой уже в кромешной темноте.
При этом, надо заметить, никого из нашего класса – девяти-десятилетних – взрослые после занятий не встречали. Стыдно было, если тебя вдруг после уроков родители или бабушки караулят. Мы сами против этого протестовали.
Хотя практически каждому из нас до дома было шагать и шагать. Новороссийск в те времена был трех-, максимум четырехэтажным. Чаще жили в частном секторе – в своих домах с палисадником. Поэтому по горам вокруг Цемесской бухты город расползался далеко и высоко.
Я жил, считай, в самом центре – однако даже мне требовалось пройти больше километра, семь или восемь кварталов. И никто из моих друзей-однокашников рядом со мной не проживал. Поэтому и на уроки, и после них я всегда ходил один.
Итак, ноябрьским