– Федор Христианович Плениснер, мужчина стойкий, он еще у Беринга рулем крутил, верой и правдой отличался.
– Вот и отличились! – в сердцах выругалась императрица. – Гнать в отставку его, супостата охотского.
– С пенсией гнать изволите? – спросил Вяземский.
Императрица обмахнулась доносом, словно веером:
– Не дай ему пенсии, так станут обо мне трепать всякое. Но… Европа! Ах, что скажут теперь в Европе? Какая богатая пища газетерам европским для писания о русских ужасах…
В марте 1772 года фрегат доставил камчатских беглецов к острову Иль-де-Франс, где уложили в госпиталь четырех умирающих. Европа меньше всего думала о Камчатке, о которой знали не больше, чем о Патагонии (ни Кук, ни Лаперуз туда еще не плавали). «Дофин», легко неся паруса, покинул просторы Индийского океана, похоронив в нем еще трех русских. Только под осень фрегат прибыл в порт Лориан во Французской Бретани, и тут беглецам, как писал Рюмин, «была дана квартира, пища и вина красного по бутылке в день на каждую душу…».
Бениовский спросил Ивана Устюжанинова:
– Надеюсь, не откажешься побывать в Париже?
– А почему бы и нет? – отвечал Ванюшка. – После жития на Камчатке большая нужда до красот Парижа… Вулканы там есть?
– Нет, в Париже не дымят вулканы, зато полыхают везувии страстей, и не только любовных, но и политических… Там мы свихнем головы всем политикам! Собирайся…
В эти годы русско-французские отношения были натянуты до предела, и Версаль почитал своим долгом вредить России везде, где только можно. Бениовский объявил беглецам:
– Я отбываю в Париж на короткое время, где буду решать вашу судьбу, прошу всех вас верить в мое возвращение.
– Креститься тут можно? – спрашивали его.
– Сколько угодно, – разрешил Бениовский.
– А в Россию отселе каким побытом вернуться?
– Неужели вам снова в ад захотелось?
– Ад не ад, а без России-то не проживешь.
– Так на кой черт вы со мной воедино сцепились? Вас же там ошельмуют и все ноздри клещами повыдергивают.
– Дышать можно и без ноздрей… тока бы дома!
Россию в Париже представлял тогда не посол, а лишь поверенный в делах Николай Константинович Хотинский. Однажды утром он развернул свежую газету, прочел в ней рассказ Бениовского, который приписывал своим воинским талантам «кровавый штурм мощной крепости» Большерецка, а пьяный комендант Григорий Нилов был обрисован великолепным стратегом, который геройски защищал свою неприступную «цитадель», и при этом…
– При этом он оторвал автору галстук, успел укусить его за руку, – дочитал Хотинский, сворачивая газету. – Это меня не тешит, зато иное пугает, – сказал Хотинский. – Отныне пути до Камчатки французам известны, можно полагать, что Бениовского из Версаля направят с флотом на захват Камчатки…
Хотинский мало