Скорбя о многих сотнях тысяч погибших ленинградцев, от голода и болезней, артиллерийских обстрелов и бомбежек, в первый год войны и блокады города, мы не должны забывать, что с начала войны и до середины апреля 1942 г. было эвакуировано более 970 тыс. жителей Ленинграда, в том числе свыше 500 тыс. человек с января по апрель 1942 г. по Ладожской ледовой дороге[49]. Мы должны помнить, что благодаря налаженной с таким трудом доставке по «Дороге жизни» продовольствия удалось в конце концов победить алиментарную дистрофию и ликвидировать последствия голодной зимы. Это позволило ленинградской промышленности возобновить производство оборонной продукции. В мае 1942 г. выпуском вооружения и боеприпасов были заняты уже 57 предприятий. Основной рабочей силой становятся в это время женщины и подростки, число которых возрастало на оборонных заводах с каждым месяцем[50].
К сожалению, поставленные Ставкой ВГК задачи в Любаньской наступательной операции – окружить и уничтожить вражескую группировку в районе Кириши, Чудово, Любань и затем прорвать блокаду Ленинграда – по целому ряду объективных и субъективных причин не могли быть решены в намеченные сроки, и в конце апреля 1942 г. операция была прекращена. В ходе четырехмесячных ожесточенных боев войска Волховского фронта и 54-й армии Ленинградского фронта понесли большие потери. Только безвозвратные потери составили более 95 тыс. человек, а вместе с санитарными – свыше 300 тыс. человек[51]. Но это не были бессмысленные жертвы: воины Красной Армии понимали, что они защищают блокированный фашистами Ленинград, который, неся огромные потери от голода, обстрелов и бомбежек, продолжал бороться за свою судьбу и своим примером вдохновлял всех защитников отечества. Воевавший на синявинских рубежах поэт Сергей Наровчатов впоследствии говорил: «А ведь мы не смогли бы столько держаться там, голодные и обессиленные, если бы рядом не было живого города, огромного и живого Ленинграда. Просто лес, просто болота так защищать невозможно было бы»[52].
Хотя «снять блокаду с Ленинграда до наступления весенней распутицы» не удалось, на что так надеялись А. А. Жданов и А. А. Кузнецов в своем письме командующему Ленинградским фронтов М. С. Хозину в марте 1942 г.[53], пережившие страшную зиму ленинградцы уже не чувствовали себя обреченными, и с каждым днем весны возрастало число тех, кто начинал оптимистически смотреть в будущее. 27 мая 1942 г.
О. Ф. Берггольц записала в своем дневнике: «Еще умирают в домах, где с зимы держатся холод и тьма (окна-то забиты), но общий тонус выше, и жажда жизни говорит все громче, нет того чувства всеобщей обреченности, как в феврале»[54]. Но до всеобщего чувства торжества было еще далеко, ленинградцам предстояло пережить еще немало трудностей и выдержать