Удовлетворенный этим зрелищем, Роран спрыгнул с груды мешков и посмотрел на Карна, Балдора и остальных своих товарищей, с которыми странствовал и сражался бок о бок от самой Белатоны. Самый молодой из них, Мандель, выглядел несколько напряженно, но Роран знал, что нервы у него достаточно крепкие.
– Готовы? – спросил он у своей четверки, и все утвердительно закивали, а сам Роран вдруг рассмеялся. А когда Балдор потребовал, чтобы он объяснил, в чем дело, сказал:
– Если б мой отец мог видеть меня сейчас!
И Балдор, понимающе кивнув, тоже рассмеялся.
Роран не сводил глаз со стремнины. Когда этот бешеный поток ворвется в город, солдаты, разумеется, сразу заподозрят, что тут что-то не так, и поднимут тревогу. Он и хотел, чтобы они подняли тревогу, но немного позже и не по этой причине. Когда оказалось, что основная волна уже в пяти минутах от Ароуза, он махнул рукой Карну и сказал:
– Пора, посылай сигнал.
Заклинатель кивнул и нахохлился. Губы его двигались, образуя странные звуки древнего языка. Через несколько минут он выпрямился и сказал:
– Готово.
Роран посмотрел на запад. Там, на поле перед Ароузом, стояли катапульты, баллисты и осадные башни варденов. Осадные башни так и остались неподвижными, но другие орудия были приведены в движение, и из них в древние белые стены города полетели камни и дротики. Роран прекрасно знал, что именно в эту минуту пятьдесят человек из его войска на дальнем конце города дружно подули в трубы и принялись, издавая воинственные кличи, стрелять подожженными стрелами и делать все возможное, чтобы отвлечь на себя внимание защитников города, как если бы именно они – войско куда большего размера – и начали штурм.
Все шло по плану, и Рорана вдруг охватило глубочайшее спокойствие. Бой вот-вот должен был разразиться. Многим людям предстояло умереть.
И он вполне мог стать одним из тех, кому суждено погибнуть.
Но понимание этого отчего-то придавало особенную ясность мыслям. Исчезли даже малейшие следы былой измотанности. Исчезла слабость в коленях, изводившая его с тех пор, как этот «друг» покушался на его жизнь. Пожалуй, ничто не способно было вызвать в нем большего вдохновения и придать большей смелости, чем предвкушение битвы – ни еда, ни смех, ни работа руками, ни даже любовь. И хотя Роран ненавидел войну, он не мог отрицать, что сражение с врагом обладает поистине притягательной силой. Он никогда не хотел быть воином, но все-таки стал им и теперь был решительно настроен победить любого, кто встанет у него на пути.
Присев на корточки, Роран вглядывался в щель между острыми неровными краями двух слюдяных пластин, не сводя глаз с быстро приближавшихся ворот, которые преграждали им путь. Сверху, примерно до уровня воды – а сейчас даже несколько ниже, ибо вода в канале существенно