До Валеры медленно, учитывая всё ещё воспалённые после вчерашнего мозги, но дошло, что этот субъект как-то причастен к исчезновению его ненаписанного шедевра, или знает, куда тот подевался. И это надо было срочно разъяснить. Но гнать лошадей не стоило, а то сбежит в Рим вслед за гладиатором и ищи-свищи. Подойти к допросу следовало аккуратно и методично. Начнём с самого простого, решил он, и без нажима, даже, можно сказать, дружески спросил незнакомца:
– Слушай, мужик, а ты, собственно, кто такой?
Тут на его глазах произошло чудесное преображение. Оборванец приосанился, выпятил грудь и даже, как показалось, увеличился в размерах. Хоть он и не стал чище и опрятнее, но, вне всякого сомнения, выглядел теперь фигурой значительной, требующей к себе должного уважения. Голубые глаза оживились чудесным внутренним светом. Он упёрся левой рукой себе в бок, а полусогнутую правую поднял ладонью к себе и резко выпрямив в театральном жесте громко провозгласил:
– Я Муза! – Но вдруг, словно сам, смутившись подобного пафоса, тихо добавил: – Вот так как-то.
Наверное, он ожидал, что Валерий рассмеётся, потому что весь напрягся и неотрывно смотрел в лицо писателю. Однако, никаких признаков веселья тот не проявил. Напротив, очень серьёзно разглядывал гостя целую минуту.
– Так это, – наконец заговорил он, – музы вроде как бабы, в смысле, женщины… Нет?
– Феминистические проделки, – фыркнул грек, скорчив гримасу презрения. – Тебе-то какая разница? Думаешь, с женщиной легче сработаешься? Ага, сейчас!
– Да нет, мне, собственно, всё равно, – зачем-то начал оправдываться Валера.
Но Музу уже понесло.
– С этими женщинами мы – мужики, а особенно вы, писатели, теряем всякую работоспособность в творческом плане! Тебе, к примеру, что-нибудь грандиозно-философское творить, а ты только о её глазках распрекрасных думаешь, или о чём пониже, прости меня Зевс. С ними только поэтам хорошо работается, да и то исключительно романтикам. Обовьётся она вокруг такого рифмача, ласкает его, тут он и выдаст про «мимолётное виденье» и «гений чистой красоты»! – Он на мгновение перевёл дух и продолжил: – А вот мужик с мужиком завсегда о чём-то серьёзном поговорить могут. Мировые проблемы порешать! Спорт обсудить! Про войну там, про подвиги, про баб тех же, но уже без всяких розовых соплей!
Козорезов понял, что сам по себе этот Муз не остановится, а время идёт, как тот сам же пять минут назад и заметил. Надо было как-то прекращать этот словестный поток, пока тот ещё не превратился в потоп.
– Давай я стану звать тебя Муз, – произнёс он громко, дабы перекрыть голос разошедшегося оратора.
И это подействовало. Грек резко обмяк и как-то даже сдулся. Перед Валерием снова стоял прежний оборванец.
– Почему Муз? – поинтересовался он.
Глава 2. Надо что-то делать. Кое что о морфологии абстракции.
– Почему Муз? – уже настойчивее повторил грек.
– Потому