В древности многие общества с традиционно деспотическим правлением порой демонстрировали в области религии, культуры и политики такую степень толерантности, которой современные западные общества достигли только после Второй мировой войны. «Важная особенность древних религий заключалась в том, что они не были догматическими и нетерпимыми по отношению к верованиям других народов… Представители различных народов жили бок о бок, вступали в деловые отношения друг с другом и заключали смешанные браки. Древности было чуждо враждебное отношение к обычаям, традициям и культуре соседних и дальних народов… Для Древнего Востока была характерна полная свобода вероисповедания, причиной которой были не политические мотивы, а отсутствие понятия о ложной вере, каких-либо формах ереси… В силу указанных причин Древний Восток в отличие от более поздних периодов не знал крестовых походов с целью распространения какой-либо религии» [Дандамаев, 1989, с. 9, 11].
Появившиеся на рубеже ХХ – XXI вв. различные версии концепции «постдемократии», если рассматривать их в соответствии с логикой теории Д. Норта, Д. Уоллиса и Б. Вайнгаста, знаменуют перспективу «попятного движения» стран с социальными порядками открытого доступа к различным ступеням естественного государства. Под постдемократией, как отмечает британский политолог К. Крауч в одноименной работе, понимается «система, в которой политики все сильнее замыкались в своем собственном мире, поддерживая связь с обществом при помощи манипулятивных техник, основанных на рекламе и маркетинговых исследованиях, в то время как все формы, характерные для здоровых демократий, казалось, остаются на своем месте… Я не утверждал, что мы, жители сложившихся демократий и богатых постиндустриальных экономик Западной Европы и США, уже вступили в состояние постдемократии. Наши политические системы все еще способны порождать массовые движения, которые, опровергая красивые планы партийных стратегов и медиаконсультантов, тормошат политический класс и привлекают его внимание к своим проблемам. Феминистское