В Житницке их ждали друзья Осипа. Всё должны были сделать одним днем и сразу уехать домой.
Маша прислонилась лбом к замерзшему стеклу. За окном ревела мгла. Почему-то подумала о Гавриле: где он сейчас?
Через час что-то застучало под днищем и автобус, кряхтя и постанывая, замедлил ход, а через минуту и вовсе остановился. Зло матерясь, из кабины вышел водитель и нырнул в ночную мглу, мигая фонариком. Мужики на задних сиденьях озабоченно оборачивались, глядя в овальные окна, пытаясь угадать, с чем колдует водитель. Из раскрытой двери потянуло холодом.
Наконец водитель вернулся в салон. Сел в кресло и не спеша закурил вонючую папиросу.
– Всё, приехали.
– Что случилось-то? – спросил один из мужиков.
– Генератор накрылся.
– И что? Ты по-русски скажи, мы поедем?
– Всё, говорю, приехали.
После этих слов что-то треснуло у Маши в животе, как будто бельевая веревка лопнула, и полились теплые воды.
– Ой, мамочки…
Лицо стало кривым и испуганным.
– Мама, мамочка…
– Эй-эй, ты чего? – испугался Осип, стал трясти ее за плечи. – Ты погоди, погоди…
Мужики молчали, оценивая ситуацию. Водитель продолжал курить, глубоко затягиваясь, не отрывая взгляда от испуганного девичьего лица.
– Я мокрая, – удивленно произнесла Маша.
Водитель щелчком выбросил окурок в ночь и сплюнул под ноги. Тоненькая струйка пара поднялась от слюны.
– Идти надо. Километров семь осталось.
Мужики не двигались. Глядели на Машу.
– А дойдем? – спросил Осип.
– Куда мы, на хрен, денемся.
Он грубо улыбнулся: не губами, а всем скуластым трудовым лицом, и добавил, обращаясь к Маше:
– А ты терпи, краля. Как хочешь, терпи. Хоть обратно запихивай.
Пятеро вышли в ночь, четверо мужчин и одна женщина. Водитель шел впереди, освещая тусклым фонариком заметенную дорогу. Сухо скрипел снег под ногами. Свистела метель. Пятеро шли сквозь мглу, и только свет фонаря был для них путеводной звездой, хрупкой ниточкой между жизнью и смертью.
Шли медленно, Маша опиралась одной рукой на плечо мужа, другой поддерживала дрожащий живот. Страха не было. Надо было идти, и она шла.
Страх пришел позже, когда что-то стремительно сжалось и разжалось внизу живота. Она охнула, остановилась.
– Что?
– Не знаю…
И снова сжалось и разжалось, и еще раз, и еще… Маша заплакала.
– Не могу больше…
Подошел водитель, мигая фонариком, посветил ей в лицо.
– Не надо…
И тогда он ожег фонариком себя и заговорил, перекрикивая вьюгу:
– Слушай меня, баба. Я – Саня Мелихов. Я три раза в атаку ходил, два раза был ранен. Под лопаткой осколок сидит. У меня две звезды на груди. Я тебя вытащу.
Лицо у него было худое, вытянутое. Черный треух надвинут на затылок. Глубоко впавшие синие глаза глядели твердо и горячо. Тонкие губы плотно сжаты. Шрамик на левой щеке. Борозды морщин.