– Возьмите это непросыхающее перо, которое парижские остряки стали называть «вечным». Имейте его при себе постоянно. Перо может понадобиться вам, чтобы подписать союз наш с Елизаветой, который будет неожиданным даже для нее.
Шетарди взмахнул перед кардиналом шляпой:
– Ваша эминенция, я вступлю в Россию рыкающим львом.
– Но, – отвечал Флери, – вы не покиньте России трусливой лисой, спасающей от охотников свою прекрасную шубу.
– Ха-ха-ха-ха, – засмеялся Шетарди.
– Хи-хи, – прозвучал осторожный смешок кардинала.
Лошади поданы. Загремели рога почтальонов, и Шетарди тронулся в путь для переворота в России. Французская дипломатия и в самом деле была в ту пору самой безошибочной.
Глава десятая
Анна Иоанновна опять приболела. Врачам не ахти как доверяя, императрица доверилась одному палачу, который в пытках отлично познал все слабые места в человеке. Болезни палач угадывал «по жилам и по воде» (иначе – щупал пульс и мочу смотрел). Взялся он лечить государыню глазами раков речных, которых вылавливал по ночам с лучиною у берегов речек столичных – Мойки да Фонтанки («в раке в голове два камешка белые есть, и теи камешки истерти меленько и дати немочному»).
Реляции из армии, на Дунай вступившей, были бодры.
– Бог-то велик! – сказала царица Бужениновой, среди подушек на постели посиживая. – Недаром я молюсь ему почасту… Эвон дела-то наши каково хороши! Теперь, что ни скажи мы агарянам, они любой мир с нами подпишут.
Шуты возились возле постели, придуриваясь. Князь Голицын-Квасник мычал невразумительно. Иногда, в прояснение придя, становился разумен он и доходчив. Но больше идиотствовал, и было не понять – то ли дурак, то ли притворяется дураком. Лейб-подъедала Авдотья Буженинова, до пупа обвешенная ворохами бус цветных, скрестив под собой ноги в шальварах, держала попугая на пальце.
– Матка, – просила она царицу, – озамужь ты меня.
– Не смеши ты нас, баба глупая… Где я мужа сыщу на таку уродину? Уймись, бесстыдница! Подай-ка вот лучше моську.
Буженинова вскинула на постель к царице моську, попугай взлетел с руки калмычки, стал биться в стекла окон дворцовых. Квасник распахнул рамы оконные и птицу из неволи выпустил.
– Ах ты… враг! – закричала Анна Иоанновна. – Ты зачем же это птицу упустил? Твоя она, што ли? Ты разве платил за нее?
Моська, трясясь от ярости, облаивала курьера, застывшего в дверях покоев царицы и малость обалдевшего от увиденной им картины. Анна Иоанновна велела ему подойти к постели.
– Откуда ты, добрый молодец? – спросила ласково.
– Из Вены, матушка. Не спал, не ел – гнал лошадей.
– Давно ль выехал?
– За восемь ден отмахал…
Курьера повели в баню – мыть, а потом на кухни – кормить. Шутов из покоев выгнали. Анна Иоанновна насунула на ноги туфли, велела огня зажечь. Камер-лакеи затеплили двенадцать свечей, придвинули шандалы к столику