Ирма пыталась понять, что переживает сейчас эта красотка с васильковыми глазами из яркой синьки. В душе Ирма боялась таких длинноногих соперниц, но казалось, что матовое лицо Лилит излучает только чистоту юности. Хозяйка даже пошла на подлог, ведь племянница генсека уже была замужем, но личико куколки оставалось нетронутым чувствами, и ее злила такая идеальная выдержка. Для Лилит же слова строгой матроны с крупными бриллиантами в волчьих ушах были давным-давно пройденным уроком души. Она сама все это знала и без слов и, пропуская нравоучения мимо ушей, про себя любовалась дивной русской гончей, которая лежала на диване из хромовой кожи, положив узкое осетриное рыло на тонкие кудрявые лапы. Гостья вдыхала двумя ноздрями роскошь этого места обитания жизни, где тесно от прекрасных вещей, где вышколенный официант – слуга в доме! – расставляет кофейные чашки и сверкает позолоченным перламутром из рук, одетых в перчатки. «Все это моё», – думала Лилит как бы вообще.
В Москву с госдачи их увезли на черной «Волге» с плотными шторками на заднем окне, в таких автомобилях возили только правительственную элиту страны. Машина с голубой мигалкой на крыше властно шла на красный свет светофора, и Лилит льнула рукой к стальной боковой ручке, наслаждаясь черным махом авто. Власть была пока тем единственным, что ее возбуждало. Вот оно! Сталь, поддаваясь напору пальцев, становилась мягкой как глина. У Лидии Яковлевны разболелась голова: сестра оказалась умней, чем она предполагала. Кроме того, красота дочери перед глазами кровоточила в ней страхом собственной старости, вот сейчас она чувствовала, что у нее дряблая шея общипанной курицы.
Осенью, чуть ли не в тот же день, когда Ева Ель соберется однажды хоронить свою черепашку на окраине Метрополиса, в самом начале бархатного сезона Лидия Яковлевна