И вот, оставшись одна, Надин вдруг несколько дней пролежала с высокой температурой и с подозрением на дизентерию в лечебном боксе, где кроме нее лежала тихая девочка Нуца. Эта нежданная пауза в карантине ушла на типичную для русской девушки бессонницу: зачем ты живешь? кто ты есть? и какая высокая цель может придать смысл твоей женской судьбе, кроме таинства родов? Надин была бы противна мысль каббалистов о том, что Творец не придал женщине высшего смысла. Как дать сбыться своей судьбе? Что значит
бежать все быстрей и быстрее? Странно было болеть в десяти минутах ходьбы от моря, лежать под прохладною простыней, закрываясь тенью руки от солнца, слышать сонное посапыванье Нуци и приступ прибоя, видеть ртутные всплески морских бликов на потолке больничной палаты. Но найти цель жизни за три долгих дня и три ночи не вышло. Зато выздоровление было прекрасным – первым делом Надин безрассудно далеко уплыла в гладь безмятежно-плоского моря. Кстати, именно в Анапе она радостно обнаружила, что держится на воде великолепно и способна плавать по два-три часа. В тот день – к детям врач еще не допустил – ее заплыв был рекордным: раскинув руки крестом, Надин отдыхала на спине, блаженно подрагивая телом в такт с колыханием пятнистой и бесконечной синевы, наслаждаясь тем, как журчит в ушах легкая соленая вода. Оказывается, водяным и сырым делает море звук воды, а не цвет, не глубина. Солнце все так же неизменно и светоносно каменело в космической бездне, излучая божественное бескорыстие. Горизонт сливался с бесконечностью облаков, там, в золотой пади, дремлют ангелы, колеблются оцепенелые сны, перистые тучки грустно слипаются в лебединые крылья. Вокруг Нади в воде кое-где шевелились студенистые лужицы медуз, обманутые рыбки порой подплывали к кончикам пальцев, а один раз из глубины выскользнул дельфин. Сверкнул черным буруном и исчез. Как прекрасна была бы вот такая юная смерть, дремала Надин, и тут ей пригрезилось, что смысл жизни надо искать только в
душе. На линии горизонта сновидением Гелиоса миражировал белый пароход, Надя, конечно, не знала, что он плывет круизом из Одессы в Батум и там на палубе первого класса, в полотняном шезлонге, спрятав глаза за черными зеркальными очками, цепенеет на том же солнце белокурая девственница, опустив на колено ладонь, испачканную коричневой ржавью. Для нее смысл всего был исключительно только в себе. Она только что могла потопить белый дредноут. И лазурная вечность равнодушно взвешивала на весах эти два одиночества.
2. Фабрика грёз
Странным было думать о приближении сентября на фоне столь жаркого анапского небосвода, но когда Навратилова неделю спустя оказалась на тысячи километров севернее, под Рыбинском, она печально убедилась, что осень действительно зарделась, и требовалось начинать жить. Мягкий лиственный лес был уже опален багровыми ожогами холода, изъеден кислотой увядания. Запахи эха: земля пахла старым грибом, а овраг отдавал винной бочкой прелой листвы. Повсюду тянуло сквозняком. Тучи надышали
