Кривой забор из гнилой фанеры.
За кривым забором лежат рядом
юристы, торговцы, музыканты, революционеры.
Для себя пели.
Для себя копили.
Для других умирали.
Но сначала платили налоги,
уважали пристава,
и в этом мире, безвыходно материальном,
толковали Талмуд,
оставаясь идеалистами.
Может, видели больше.
А, возможно, верили слепо.
Но учили детей, чтобы были терпимы
и стали упорны.
И не сеяли хлеба.
Никогда не сеяли хлеба.
Просто сами ложились
в холодную землю, как зерна.
И навек засыпали…
Молодая аудитория встретила «Еврейское кладбище» с восторгом, однако Глеб Сергеевич выступил неожиданно резко против молодого стихотворца, обвинив его в излишней и неуместной браваде в той области и в той теме, где она категорически недопустима.
Яков Гордин (тоже участник «турнира поэтов») вспоминал: «Высокий поэт, в своей многострадальной жизни приучивший себя к гордой замкнутости, к молчаливому противостоянию, Глеб Сергеевич возмутился тем наивным бунтарством, которое излучал Иосиф, возмутился свободой, казавшейся незаслуженной и необеспеченной дарованиями».
Однако Бродский не смутился и, не желая вступать в словесную перепалку с мэтром, прочел еще одно свое сочинение, которое называлось «Стихи под эпиграфом».
Каждый пред Богом
наг.
Жалок,
наг
и убог.
В каждой музыке
Бах,
В каждом из нас
Бог.
Ибо вечность —
богам.
Бренность —
удел быков…
Зал взорвался бурей аплодисментов, под которые Иосифу уже с трудом удалось довести чтение до конца:
У каждого свой
храм.
И каждому свой
гроб.
Юродствуй,
воруй,
молись!
Будь одинок,
как перст!..
…Словно быкам —
хлыст,
вечен богам
крест.
Эпиграфом к стихотворению стояла латинская поговорка: Quod licet Jovi, non licet bovi – что дозволено Юпитеру, не дозволено быку.
Семенов был в бешенстве, свое неудовольствие как от услышанного, так и от поведения этого дерзкого, мало кому известного выскочки выказали и другие «горняки», присутствовавшие на турнире.
Далее, не говоря ни слова, Иосиф спустился со сцены и покинул ДК имени Горького, что только подлило масла в огонь, и дискуссия о его стихах переросла в скандал.
Однако назвать Бродского тогда никому не известным стихотворцем было бы ошибкой. Евгений Рейн, который познакомился с ним в 1959 году, рассказывал, что Бродский часто выступал