Взмахом руки Вебер оборвал ее на полуслове.
– Знаем, знаем! Нам и без вас это известно. Здесь, у нас, государство не признает зарубежных аттестаций. Что само по себе полнейший бред! Но почему вдруг вы решили, что он не станет снимать квартиру?
– Господин Равич пропащий человек; у него никогда не будет ни семьи, ни домашнего очага.
– Что? – опешил Вебер. – Что вы такое несете?
– Для господина Равича нет ничего святого. Вот и весь сказ.
– Браво, – проронил Равич, все еще не отходя от больничной койки.
– Нет, вы такое слыхали? – Вебер все еще в изумлении пялился на свою медсестру.
– А вы лучше сами его спросите, доктор Вебер.
Равич распрямился.
– В самую точку, Эжени. Но когда для человека нет ничего святого, у него появляются другие святыни, свои, более человеческие. Он начинает боготворить искру жизни, что теплится даже в дождевом черве, время от времени заставляя того выползать на свет. Не сочтите за намек.
– Вам меня не оскорбить! У вас нет веры! – Эжени решительно одернула халат на груди. – А у меня, слава Богу, моя вера всегда со мной!
Равич уже брал пальто.
– Вера легко оборачивается фанатизмом. Недаром во имя всех религий пролито столько крови. – Он улыбался, не скрывая насмешки. – Терпимость – дитя сомнений, Эжени. Не потому ли вы при всей вашей вере относитесь ко мне куда агрессивней, чем я, отпетый безбожник, отношусь к вам?
Вебер расхохотался.
– Что, Эжени, получили? Лучше не отвечайте. А то вам совсем худо придется.
– Мое достоинство женщины…
– Вот и хорошо, – оборвал ее Вебер. – Оставьте его при себе. Всегда пригодится. А мне пора. В кабинете еще поработать надо. Пойдемте, Равич. Всего хорошего, Эжени.
– Всего хорошего, доктор Вебер.
– Всего доброго, сестра Эжени, – попрощался Равич.
– Всего доброго, – через силу ответила медсестра, да и то лишь после того, как Вебер строго на нее глянул.
Кабинет Вебера был заставлен мебелью в стиле ампир – белой, с позолотой, на хлипких тоненьких ножках. Над письменным столом висели фотографии его дома и сада. У продольной стены стоял новомодный широкий шезлонг. Вебер в нем спал, когда оставался здесь на ночь. Как-никак клиника была его собственностью.
– Что будете пить, Равич? Коньяк или дюбонне?
– Кофе, если у вас еще найдется.
– Конечно.
Вебер поставил на стол электрокофеварку и включил в сеть. Потом снова обернулся к Равичу.
– Вы не подмените меня сегодня в «Осирисе»? После обеда?
– Само собой.
– Вас это правда не затруднит?
– Нисколько. У меня все равно никаких дел.
– Отлично. А то мне специально ради этого еще раз в город тащиться. Лучше поработаю в саду. Я бы Фошона попросил, но он в отпуске.
– О чем разговор, – бросил Равич. – Не в первый раз.
– Конечно. И все-таки…
– Какие там «все-таки» в наше время? По крайней мере для меня.
– И