Промелькнут за бронзовыми соснами,
в перламутре радужного света,
ставшие – красивыми и взрослыми,
все мои несбывшиеся дети.
Ветками колючими накрою,
прахом оголившихся глубин —
память, отказавшую в покое,
время, отказавшее в любви…
* * *
Разлетелись ворОны и вОроны,
затянулись разрывы слюдой.
Мне пора в чужедальнюю сторону
за живою и мёртвой водой.
Где от пристани и до пристани
лики праведников с икон.
Заплетать в основание истины
непреложный библейский закон.
Отогреться у счастья чужого
(солнцетканны его берега),
и бесчестного, мелкого, злого —
возлюбить своего врага.
Кошмы в ноги ему персидские,
соболей по плечам не счесть,
на ступени дворцовые, склизкие,
чтоб залезть ему и не слезть…
Мне пора на хрустящем пергаменте
крупной вязью сплетать письмена,
где в рифлёной оправе орнамента
дорогие стоят имена!
* * *
ПОПЫТКА МОЛИТВЫ.
Прости, Всевышний, линию грехов и подступ к непросчитанному краю.
За пафосной ажурностью стихов так редко о тебе я вспоминаю.
Одета в тяжесть снежного ковра, распята безысходностью и бытом.
Царица, мать, красавица, раба, старуха над разбившимся корытом.
В былую незапамятную старь, когда внутри меня скипались реки,
в прозрачный облепиховый янтарь моя душа впечаталась навеки.
И этот вздох из памяти веков, и этот взлёт безудержного транса
унёс меня от жизни далеко – в долину нереального пространства.
Пора бы мне проснуться и сойти на землю, сбросив кокон сожаления…
О Господи! И смею ль я просить? Любая просьба – искус самомнения.
Позволь на время, на короткий срок испить глоток давящего запрета,
войдя в зыбучий ускользающий песок и испытать, хоть раз, мученье это.
Чтобы потом, без всякого труда, взлететь легко, свободно и беспечно,
когда закончится дорога в никуда, которая казалась бесконечной…
* * *
ПИСЬМО.
Вот так случилось – пролетело время. Покорная волнам и естеству, несу, как обречённость, своё бремя, разящее чужбиной за версту. Как дважды два – проста и безыскусна врождённая податливость души, берёт начало в высушенном русле, кончается в нехоженой глуши. Над бездомовьем горестным моим, распятого обугленного крова, клубится ядовитый чёрный дым – сцепление колечек прожитого. Из мёртвых глин болотистого дна выкраиваю веером судьбу. Да что там я… Родимая страна в похмельном задыхается бреду. Кто сеет ветер – пожинает бурю, их лозунги – безлики и пусты. И всё равно – награду или пулю, спускаться или падать с высоты. Не жду давно обещанных чудес, довольствуюсь дарёным понемногу. И, слава богу, никому окрест с пустым ведром не перешла дорогу. Пусть в вашем доме плещется покой (не представляю росчерка иного), пусть зло чужое