«Пятью десятками против трех мы еще могли… Нет, не обратить ворога вспять, для этого неодоспешенные смерды все-таки слабы, – десятник в очередной раз прогонял через свое уже порядком воспаленное воображение сложившуюся картину, – но ворваться всей толпой во вражеский стан следом за острием дружинного десятка…
Да, ночью, в темноте, мы еще могли взаимно истребить друг друга. А ныне… ныне слишком поздно. Если и пощипали немного буртасов в лесу смерды, как писано было, то и сами полегли, а бабы в лучшем случае разбежались…
Вернутся степняки из тех, кто на поимку ушел, да еще с низовьев лодья придет и тогда они селение с ходу возьмут, а баб всех до единой на веревке с собой утащат.
Охо-хо… как глядеть-то после этого смердам в лицо, ежели живым останусь?
Смерды… сам будто боярин… Вольные люди. Сам из этой верви вышел, туда же и возвернулся. Нажил на княжеском дворе привычку никого за людей не считать, да помыкать всеми, аки…»
– Трофим, – подал сверху голос Петр. – Кажись, с низовьев лодья идет, прикажешь всем на стены становиться?
– Погодь, Петруша, – начал неохотно вставать десятник. – Гляну сам, что там происходит…
– Трофим Игнатьич, Трофим Игнатьич! – К нему бежал во все ноги лекарь.
«Вячеслав, кажется… Что за нелегкая судьбинушка его несет? Все одно к одному».
– Пригнись, лекарь, – прокричали бегущему с помоста. – Жить надоело? Али людей лечить не хочешь более?
Тот для вида пригнулся, добежал до десятника и прислонился, чтобы отдышаться, к столбу.
– Трофим Игнатьич, беда у нас, народ начинает с температурой валиться…
– С чем валиться? Али стрелами закидали?
– Да нет, жар у них, температурой это я называю, кашель, головокружение. Как уж назвать эту эпидемию, чтобы вы поняли… мор, что ли?
– Господи, – перекрестился, сильно побледнев, Трофим. – За какие же грехи ты нас наказываешь, из огня да в полымя… Иди, лекарь, ништо нам уже не поможет. Самое время на ворога броситься, и сгинет он вместе с нами…
– Трофим Игнатьич, я может не то сказал. Ну, заболели они, так еще неизвестно чем – не чумой же!
Вячеслав поперхнулся и замолчал.
– Так что, лекарь? Реки, егда смертушка наша придет? Не молчи и так на душе тошно…
Перекосившись лицом, десятник дернул ворот кольчужной рубашки.
– Так… – начал собираться с мыслями Вячеслав. – Во-первых, всем строгий наказ будет! Надо надеть на лицо повязки из холстины, они должны закрывать рот и нос…
– А! Да какое там спасение, если мор, лекарь! Убирайся отсюда! – отвернулся от него десятник.
– Молчать! – аж взвизгнул неожиданно для себя Вячеслав. – Сам хочешь помереть, так иди один в поле и помирай, а у людей жизнь не смей отнимать без смысла всякого! Я – лекарь, и мне решать, что делать в этом случае! И нечего так багроветь, удар хватит! Хочешь голову сечь, так секи, только ты неправ, оттого и бесишься!