«Вероятно, и его, и Гаринджу загрыз волк!» – предположил один из соседей.
«Говорят, здесь есть один, старый и опасный, как черный дьявол».
«Еще говорят, что никого не оставляет живым…» – продолжали комментировать каждый по-своему и далее прочесывали лес.
Вдруг где-то в отдалении послышался лай. Все остановились, прислушиваясь. Тогда опять как по команде все начали говорить.
«Смотри-ка, волк съел только Гацо, а Гаринджу ранил, и сейчас и он не может дотащиться до дома», – предположил один, а другой ответил:
«Все может быть! Люди, перестаньте болтать, давайте опять позовем Гаринджу, услышим, где он, пойдем туда и найдем».
Так и сделали. Опять послышался лай в направлении Мачковой[4] стены[5]. Это голая скала выше семидесяти метров с острыми камнями у подножья. Она была названа в честь одного кота, который всем в селе проникал в коптильни или погреба и приносил огромный вред. Однажды вечером один из селян поймал его, всунул в полотняный мешок и с вершины этой скалы сбросил на острые камни. Подумал, что убил его, и довольный ушел домой. К удивлению его и всех селян, кот в ту ночь гулял по селу и мяукал так громко, что все думали, что в нем живут злые духи. После этой ночи больше никто и никогда его не видел. Из-за этого, с тех пор как стала известна эта история, все селяне избегали эту скалу. А сейчас все вместе пошли в этом направлении. Вскоре после этого они нашли Гаринджу и лежащее тело малыша. Когда вблизи увидели разорванное тело змеи, всем стало ясно, что произошло. Прадед и прабабушка запричитали, глядя на распластанное тело своего ребенка.
«Как же так, сынок?» – заплакал прадед, обнимая неподвижное тело.
Рядом с ним бабушка рыдает и рвет волосы. Другие тоже запричитали. К ним присоединился, заскулив, и Гаринджа. Сам бог знает, как долго бы это продолжалось, если бы где-то рядом не послышался волчий вой. Гаринджа зарычал, а они все вздрогнули. Прадед Митар взял моего деда, прижал к груди, и все поспешили домой. Все ожидали снова услышать вой волка. У всех в голове появилась мысль, что у него, вероятно, где-то недалеко логово, и его растревожили.
В этом безмолвном шествии голос моего прадеда прозвучал как