Ночная Слободка жила своей собственной жизнью. Этот район был еще более бедняцкий и запущенный, чем Молдаванка. Покосившиеся дома бедноты лепились по обоим краям от железной дороги, представляя здесь единственную артерию жизни. Но, в отличие от Молдаванки, здесь не останавливались поезда. Это был район складов и всевозможных тайных артелей, занимающихся, в основном, переработкой полученной контрабанды и воровского товара.
Местность на Слободке была гнилой. Близость лимана и грунтовых вод создала тухлые болотца, поросшие камышом, – так называемые ставки, которые не были ни рекой, ни прудом, ни озером, ни даже болотом. Не было никакого определения под эту гнилую местность, где мягкая, словно прогнившая почва затрудняла любую застройку. А в воздухе постоянно стоял специфический запах ила и тины. Оттого и многие огороды часто зарастали камышом.
На Слободке жили одни босяки, которые, в отличие от обитателей Молдаванки, занимали самую низшую ступень в криминальном мире. Оборванные, вечно голодные стаи попрошаек любого возраста наводнили окрестности, нападая на более благополучных обитателей районов, граничащих со Слободкой. И даже не брезговали тем, чтобы у рабочих с окрестных заводов и фабрик отбирать их жалкие заработанные гроши.
Плохим местом была Слободка, которую называли Слободка-Романовка – из-за расположенного в округе сумасшедшего дома, страшного места скорби, которое было намного хуже городской тюрьмы.
Несколько минут автомобиль с потушенными огнями, не издававший никаких звуков, словно пытался вписаться в мрачный окружающий ландшафт. Затем из автомобиля вышли четверо вооруженных людей, которые тут же стали осматриваться по сторонам.
– Направо! – резко скомандовал грубый голос, и вооруженные люди пошли к одинокой глинобитной хижине, застывшей на самом краю обрыва. В единственном покосившемся окне этого убогого дома не было никакого света. Вокруг хижины не было даже забора – настолько запущенным выглядело это место.
– Один возле входа, двое по сторонам от окна, – скомандовал тот же голос, – оружие наготове. Стрелять без предупреждения.
Подчиняясь приказу, люди заняли свои позиции. Командир – человек среднего роста в фуражке, надвинутой на лицо, переложил наган из левой руки в правую, затем без стука вошел в дверь.
Внутри хижины было темно. Дверь тут же с громким стуком захлопнулась. Человек остановился на пороге, всматриваясь в темноту.
– Не вздумай зажигать свет, – неожиданно раздался голос, и человек, стоящий на пороге, вздрогнул. Снял фуражку, тряхнул коротко стриженными волосами. В темноте появилось женское лицо атаманши Маруси – Марии Никифоровой. Она напряженно сжимала в руке тяжелый армейский наган.
– Ничего не разглядеть, – произнесла она. Голос ее прозвучал