– Я, честно говоря, Александр Иванович, плохо представляю себя в роли государственного деятеля…
– А в роли издателя модернистской литературы?
– Тоже пока с трудом…
– Вопрос привычки, не так ли?
– Возможно, – вежливо отвечает Терещенко. – До сего времени я был чиновником по особым поручениям при дирекции Императорских театров. Причем без содержания, что меня вполне оправдывает!
Оба смеются.
– А что если… – предлагает Гучков, – вы для начала возглавите какой-нибудь комитет или подкомитет?.. А там можно подумать и о том, чтобы избраться в Думу. Отечество нуждается в энергичных людях, Михаил Иванович. Вы чувствуете в воздухе запах перемен?
Терещенко кивает.
– Новое неминуемо приближается, – говорит Гучков негромко, склоняясь к плечу собеседника. – Каждый, кто прошел акколаду, в трудные дни должен подставить свое плечо стране… По доброй воле и без принуждения… Не так ли, Михаил Иванович?
– Да будет так, – откликается Терещенко вполголоса.
Москва. Тверская. Весна 1913 года
– Саша! Вертинский!
Человек в длинном щегольском пальто останавливается и, обернувшись, кричит:
– Миша!
– Как же я рад тебя видеть!
Вокруг шеи Вертинского – белоснежный шарф настоящего кашемира, в руках – трость и белые же лайковые перчатки, в глазу монокль. Кожа бледна.
– Ты прямо как со сцены! Рассказывай, как тут у тебя дела!
– Ты какими судьбами здесь, Мишель?
– Я теперь в военно-промышленном комитете, Саша…
– Государственный деятель! – констатирует Вертинский. – А я, брат, у Мозжухина теперь снимаюсь! Это тебе не в Думе штаны протирать!
– У самого Мозжухина! – искренне восхищается Терещенко. – Слушай, холодно же, давай зайдем куда-нибудь, я тебя больше года не видел!
– В чайную? – предлагает Вертинский.
– Только не в чайную! – Терещенко, протестуя, поднимает руки. – Давай в приличное место! Заодно и пообедаем вместе?
– В приличное место? – морщится Вертинский. – В Москве?
– Ты этот столичный снобизм брось! – смеется Терещенко. – Ты теперь и сам москвич! Поедем в «Прагу»? Тут рядом…
Москва. Весна 1913 года. Ресторан «Прага»
Вертинский подходит к столику и садится, взяв в руки меню.
– Так, все… Руки я уже помыл, можно приступать…
На одной ноздре у него видны следы белой пудры.
– И давно, Саша? – спрашивает Терещенко.
– Что?
– Нюхаешь давно?
– А… Ты об этом? Пару лет как… А что, заметно?
– Есть такое.
– Сейчас