Спускались люди беспрестанно
Кто группой, кто поодиночке
В долину к дивному тюльпану.
Став на колени пред тюльпаном,
Они бутон разжать пытались,
Но тот вдруг становился камнем —
И лепестки не разжимались.
Им недоступен был тот сгусток.
И люди, выбившись из силы,
С тупым отчаяньем и грустью,
Махнув рукою, уходили.
Одни – забыв сюда дорогу,
Другие – с мыслью возвращаться;
А вдруг ему по воле Бога
Предназначалось это счастье.
Но так случилось, что однажды
В порыве радостного чувства
Малыш, в долину прибежавший,
Перед тюльпаном тем нагнулся.
Точь-в-точь птенец, что приземлился
И за спиною спрятал крылья.
Тюльпан восторгу удивился
И, улыбнувшись, вдруг …открылся!
И плазма солнечного счастья
С цветка мальцу взлетела в сердце
И он, сорвав цветок горящий,
Не мог на диво наглядеться.
Затем, ликуя, вскрикнул «Мама!»
И побежал в её объятья
«Гляди, гляди – в бутоне пламя!»
А мать сказала: «Это счастье!
Оно не каждому даётся.
Тюльпан тому его откроет,
Кто так, как ты, сынок, смеётся
И, как ребёнок, чист душою!»
73. Горько!
Точь-в-точь от шашки дымовой
Туман глубокий яр наполнил.
Там с волчьей ягодой в парной,
Обнявшись, парится шиповник.
В ногах у них бормочет ключ,
Что те друг другу, мол, не пара:
Она горька, а он колюч.
Невест, мол, тьма на склонах яра.
И женихов в яру не счесть —
И ветру их числа не вспомнить.
Но только с ней и только здесь
В обнимку хочет жить шиповник,
И волчья ягода – с ним жить.
Ей каждый шип – как солнца лучик.
Она и день, и ночь дрожит
От этой нежности колючей.
Войти в объятья их нельзя,
И разорвать никто не вправе, —
За это в грудь шипы вонзят
И волчьей ягодой отравят.
А лучше вы в закатный час,
С любимой в яр спустившись с горки,
Вдвоём испейте мёд ключа.
И громко крикните им: «Горько!»
74. Гроза в степи
Рык надрывно-грозный
прокатился степью,
Словно встал, зверея,
на дыбы курган.
Кляксы туч чернильных
растеклись по небу,
Капая на землю
в щели пыльных ран.
Поплыла к кургану
волнами пшеница,
Чтоб под душ бальзама,
упиваясь, лечь.
А у горизонта
сполохи зарницы
Мельтешат, пытаясь