Алов и Наумов. Отсутствует

ее нет, а подстаканник валяется на полу. Оглянувшись, он увидел Хаима, который скромно сидел под стулом и доедал рукопись. Собственно, он ее уже всю съел и сейчас с наслаждением дожевывал остатки. У Донского потемнело в глазах: погиб, бесследно исчез в треугольной кроличьей пасти плод многомесячного труда. Донской был человеком весьма вспыльчивым, но на этот раз ярость его граничила с умопомрачением. Сначала он схватил утюг, потом топор, потом ружье. Затем внезапно сник, скис, смахнул невольные слезы, и лицо его стало каменным и непреклонным.

      Борис Васильевич Барнет

      – Все, – сказал он трагически, – его надо зажарить. Тем более что скоро мой день рождения.

      – Нет, – сухо сказала Ирина Борисовна.

      Но на сей раз Донской не шутил, он был непреклонен.

      – Или я, или Хаим, – произнес он ледяным голосом. – Выбирай!

      – Конечно, Хаим, – спокойно ответила Ирина Борисовна.

      Мастера подготовительного периода

      Первые месяцы, проведенные на студии, были полны невероятных планов и абсолютной уверенности в удаче.

      Однако радовались мы преждевременно. Едва лишь мы приступили к подготовке первой своей картины, ее тут же закрыли. То же случилось со следующей. Над нами повис какой-то рок. На студии нам дали шутливое прозвище – «мастера подготовительного периода». Третью нашу картину, «Сталевары», закрыли уже перед самым началом съемок. А ведь по каждой из этих закрытых картин была проделана большая подготовительная работа. По «Сталеварам», к примеру, мы уже наметили актеров, выбрали натуру, даже побывали в Запорожье и провели полмесяца в горячем цеху, изучая материал.

      Уже после того как фильм был закрыт, мы по инерции продолжали обсуждать его, спорить, как его следовало бы снимать. Если бы кто-нибудь увидел нас со стороны, он счел бы нас сумасшедшими. Накал страстей по поводу несуществующего фильма доходил до ярости. Помню, однажды возник конфликт (по жизненно важному вопросу, связанному то ли с «шихтой», то ли с «мульдой»), переросший в рукопашную. Исход потасовки мы с Аловым оценили по-разному: каждый считал, что победил он. Это непримиримое разногласие мы пронесли через всю жизнь. В пользу моей оценки ситуации могу привести такой диалог-доказательство:

      Я. Ты не отрицаешь, что, когда ты сказал эту глупость про «мульду», мы стояли у окна в большой комнате?

      АЛОВ. Нет, не отрицаю. Мы стояли у окна, но чушь сморозил ты, и не про «мульду», а про «шихту».

      Я. Ты не отрицаешь, что драка началась именно в этом месте?

      АЛОВ. Нет, не отрицаю.

      Я. Ты не отрицаешь, что в результате потасовки ты оказался в кухне, запертый изнутри половой щеткой?

      АЛОВ. Не отрицаю.

      Я. Надеюсь, ты не отрицаешь, что я ломился в дверь кухни, а ты не только засунул щетку в ручку двери, но еще и закрылся на засов?!

      АЛОВ. Не отрицаю!

      Я (иронично). И ты продолжаешь утверждать, что ты победил в этой драке?

      АЛОВ (уверенно). Безусловно!

      Я (раздражаясь). Но ведь это очевидная нелепость!!!

      АЛОВ (спокойно).