Так мы поговорили несколько минут. Боже, как можно так лгать?! Ведь я – не знаю, как она, но думаю, что и она тоже, – хотели только одного: быстро, по-деловому, договориться, кто к кому приедет, скорее всего все же я к ней, во-первых, я в практических вещах джентльмен, во-вторых, у нее район страшноватый и безнадежный в смысле ловли машины; быстро съехаться, выпить для порядка по рюмке (хотя мне уже и так много, есть вероятность неудачи из-за алкоголя); лечь в постель и сосредоточенно, с опытом, приобретенным в совместных многолетних трудах, заняться сначала ею, общими стараниями, положи руки сюда, ну, ты же знаешь, а я… вот… вот… остановись… вот, а потом и мною, положи руки сюда, ну, ты же знаешь, а я… вот… вот… остановись… вот; и сразу заснуть, повторить на рассвете, и разъехаться, и больше ничего до следующего вечера, а там желания могут и разойтись, потому что ее опять потянуло бы на полный повтор, у меня же могли возникнуть обстоятельства – но ни о чем таком мы говорить не стали. Мы говорили о любви, а раздражение от невысказанного нарастало, и в конце концов мы поссорились.
Я положил трубку. Тут же раздался междугородный.
Это звонила Женя, с которой я прожил даже не годы, а десятилетия, да как бы и сейчас жил, хотя уже давно она работала в Питере, где, как оказалось, ее жаждала концертная общественность, а я оставался в Москве. Ситуация стала удобней, но оставалась такой же фальшивой.
– У тебя было занято, – сказала она, и я сразу расстроился от этих простых и выразительных интонаций, от того, что с такими возможностями она не смогла по-настоящему выбиться, все ее чертовы безразличие и высокомерие. – Я тебе звоню с того времени, как кончился концерт, а у тебя все занято…
– С Колькой трепались, – сказал я. – Ну как ты там? Здорова?
– Ты опять пьешь, – вздохнула она. – Я всегда слышу, когда ты выпил…
– Ну, немного совсем, на презентации, – я врал без энтузиазма, да и почти не врал. – Так что насчет здоровья? Ты не простудилась?
И опять было минут десять лжи. Между тем честный разговор мог состояться, но мы были неспособны решиться на него, да и не знаю, кто был бы способен. Сказать же следовало мне: да, я говорил с одной женщиной, но не в ней дело, а в нас, я очень рад, что ты сейчас в Питере, и было б неплохо что-нибудь сделать, чтобы так все и оставалось, например, мою квартиру можно поменять на роскошную, хоть на Невском, для тебя, а я тут устроюсь, не волнуйся, и в любом случае это будет лучше для меня, чем снова каждый вечер чувствовать, что жизнь кончается… И сказать следовало ей: да, я давно поняла, что ты только и счастлив, когда я в отъезде, что давно уже хочешь ты оторвать свою жизнь от моей, но у меня нет моей жизни, и даже здесь я остаюсь твоей, и все это знают, и если этого не будет, мне не нужна квартира ни на Невском, ни на Тверской, я смогу жить и в деревне, и никто не вспомнит об этом, и потому я не отпущу тебя, пусть кончится твоя жизнь, но продлится наша…
– Ну, целую, – сказала она.
– Целую, – ответил я, повесил трубку, и телефон немедленно