В этом было фундаментальное отличие Германской революции от Русской. Германский «февраль» (на деле – ноябрь) был в значительной степени навязан внешними обстоятельствами, как бы «спущен сверху» – он не был результатом заговора и целенаправленного переворота, а был скорее вынужденной политической импровизацией. Что касается «октября», то его попытка в Рейхе тоже была. В Германии были свои большевики – «спартакисты» – вполне в духе своих восточных коллег. Более того, на протяжение последнего года перед капитуляцией их влияние в стране ощутимо росло – опять-таки, вполне по «русскому сценарию» – разлагающая пропаганда в армии (и особенно на флоте – как и в России, именно флот стал наиболее питательной средой для мятежа), забастовки на промышленных предприятиях… Особенно эти явления усилились после подписания Брестского мира – в Германии поднялась волна левой пропаганды против его «несправедливых и грабительских» условий. Думается, однако, что все эти явления остались бы лишь эпизодом, если бы дела на фронте для Германии складывались более удачно. Именно скоропостижная капитуляция рейхсвера оказалась настоящим подарком судьбы для революционеров – до нее сколь-нибудь серьезные революционные выступления имели место лишь на флоте, и их до поры как-то удавалось изолировать и сдерживать. После объявления о перемирии (фактически, капитуляции, как для всех быстро стало понятно) по военным частям немедленно покатилась волна формирования солдатских комитетов. В этом еще одно отличие от России, где именно революция привела к распаду армии и, по сути, капитуляции. В Германии капитуляция была первична, главное разложение последовало за ней.
Импровизированность и непредвиденность германского «февраля» сыграла с немецкими «большевиками» очень злую шутку. По-хорошему, самым логичным выбором для них было бы поддержать республику, затаиться, подрывать изнутри армию, копить силы и ждать удобного момента для перехвата власти – как это и сделали большевики в России. Однако калейдоскопическая скорость событий вскружила им голову, и они пошли на немедленный вооруженный мятеж, пытаясь захватить власть сразу же, здесь и сейчас, свергнуть разом и монархию, и новоявленную республику. Так, последний король Баварии, Людвиг III (напомним, что в Германской империи, наряду с кайзером, сохранялись и местные монархические династии – империя была в некотором роде «лоскутная») вынужден был поспешно бежать из своего дворца в компании своих дочерей, только с коробкой сигар подмышкой, тайком пробираясь по темным улицам Мюнхена, где в это время уже провозглашали Баварскую советскую республику, не иначе.
Успехи были очень локальными и недолговечными. Трудно сказать, насколько именно поспешные действия ультралевых подтолкнули германских «февралистов» к такому образу действий, а насколько они сами оказались