Любила она, пожалуй, только мать – единственного близкого человека. Но и к матери относилась с легким презрением – скучно, тоскливо и даже страшно проживала та свою жизнь, в нищете, тяжелом труде, в вечном подсчете копеек, в вечном страхе – перед начальником цеха камволки, перед Нюрой, перед соседями. Даже от участкового Мишки, горького пьяницы, шарахалась. Спрашивается – почему? Что она такого сделала, чтоб бояться этого урода? Всех боялась, перед всеми заискивала.
Продавщица в молочном вечно подсовывала ей просроченный кефир. Обнаруживалось это только дома – там, в магазине, матери было неловко посмотреть на срок изготовления. Милочка пеняла ей, что она трусиха и растеряха, требовала вернуть брак обратно. Мать начинала плакать и отказывалась идти разбираться.
– Кого ты боишься? – негодовала дочь. – Эту тварь?
Милочке было пятнадцать, когда она не выдержала и сама отправилась в молочный. Подойдя к прилавку, со стуком шмякнула бутылку с кефиром и бросила пачку с творогом.
– Угощайся! – сказала она наглой и высокомерной продавщице.
Та, известная хамка, оторопела. Очередь замерла, а Милочка, прищурив глаза, повторила:
– Ну что же ты? Растерялась? Угощайся! Кефирчику выпей. Может, пронесет, а?
Продавщица засуетилась, покраснела как рак и заменила Милочке кефир и творог.
Милочка удовлетворенно кивнула и удовлетворенно добавила:
– Вот и правильно! Так и дальше делай! – И гордо, с достоинством удалилась под тихий шепот ошарашенной очереди.
С той поры мать никогда не приносила просроченные продукты.
И Гальку, вредную соседку, Милочка поставила «куда надо», та вечно придиралась к матери по всяким пустякам: то чайник забыла выключить, то свет в ванной оставила, то с ботинок в прихожей натекло, то с зонта накапало.
– Не нравится – убери! – цыкнула Милочка. – Возьми тряпку и убери! Весь день на кухне болтаешься, языком чешешь! А люди работают, если ты не заметила!
И вредная Галька заткнулась.
Мать удивлялась, умилялась и, как всегда, боялась.
– Милочка! Я понимаю, ты моя защитница и ты молодец. Но… все же, так грубо… Зачем портить с соседями отношения? Можно же было и как-то помягче…
– А если «помягче», как ты выражаешься, – фыркала Милочка, – тогда лови в супе плевки! Хамы ведь по-хорошему не понимают! Ты что, не заметила?
Милочка часто думала о том, что мать в молодости была симпатичной, да только всю жизнь в шкафу у нее висело два платья – летнее и на зиму.
– А мне больше не надо! – говорила она.
Не надо… Страшно-то как! Не то страшно, что платьев всего два, а то, что не надо. Милочка так не хотела. Да и вообще ей вся эта убогая, нищая, «паучья», скандальная, мелкая и грубая жизнь порядком поднадоела. Противно все это. Мышиная жизнь – не человеческая, а именно