У отца Родригеса голова пошла кругом, как это бывало со многими, кто слушал рассказы Швейка. Тряхнув ею, чтобы привести мысли в порядок, отец Родригес сделал попытку прекратить беседу, подведя итог:
– В истории американских выборов такого никогда не случалось. Всегда у одной из сторон было больше голосов, и даже одного голоса достаточно, чтобы победить.
Пересказ этой беседы мистеру Мартину вызвал у последнего лишь кривую усмешку.
– Превосходно! – саркастически заявил он. – Это значит, что когда разницу составляет всего один голос, он один всё и решает! Как царь, Людовик XIV или Сталин! Какая же это, к чёрту, демократия! Это самая что ни на есть настоящая диктатура одного!
– Ну тут ты перегнул, – возразил Швейк. – Диктатор может быть преступником, как Гитлер или Сталин, тогда как при демократии решающий голос может принадлежать хорошему и честному человеку.
– Пусть так, но мне это не нравится! – фыркнул Мартину. – Мне не нравится, что какой-то один-единственный тип может решить, кому быть президентом, Эйзенхауэру или Стивенсону, и направить Америку в ту или иную сторону.
– Но этим типом можешь оказаться ты!
– Ещё чего! Взять на себя такую ответственность! Ну уж нет!
– Но ты же никогда не узнаешь, что всё решил точно ты, – настаивал на своём Швейк. – Невозможно ведь узнать, твой ли голос был последним или чей-то другой из множества голосовавших!
Мартину пожал плечами и пробормотал что-то по-румынски. Швейк уже начал привыкать к этой его особенности. С некоторых пор Мартину частенько впадал в чёрную меланхолию, говорил гадости обо всём и вся, со всеми ссорился, а однажды вдруг зло обрушился на Америку, заявив, что она вовсе не рай земной. Пусть даже он в чём-то и был прав, но говорить о стране таким образом было явно несправедливо. Мартину слегка приударял за Зигфрид и, казалось, она была вовсе не против его ухаживаний, так что Швейк терялся в догадках, что могло послужить причиной мизантропии у его приятеля.
В целом, повторяю, избирательная компания протекала в обстановке праздничности и беззаботности, чему также способствовала благоприятно складывающаяся международная обстановка. Правда, в самом начале года Америка пережила момент ужасного смятения, когда новый хозяин Кремля Никита Хрущёв публично осудил преступления, совершенные Сталиным, отчего у всех создалось впечатление, что Советский Союз, раскаявшись в своём коммунистическом прошлом, решил вернуться на правильный путь. Это нагнало паники на многих американцев, которые теперь уже и не знали, продолжать считать русских своими врагами или нет. Сильнее всего