Из четырех гостей, вышедших на платформу в тот вечер, последним сел в поджидавший их «Роллс-Ройс» высокий худощавый джентльмен около сорока лет. Его звали Лайонел Балтин. Он намеренно помедлил, прежде чем погрузиться в машину, потому что это позволило ему стать молчаливым свидетелем некоего небольшого инцидента.
Тремя его спутниками явились, как он установил еще в вагоне-ресторане, актриса Зена Уайлдинг и супружеская пара, влачившая незавидное существование под фамилией Чейтер. Балтину, знатоку человеческих характеров, потребовалось всего две минуты, чтобы понять: в середине их фамилии недостает буквы «e» – тогда она стала бы говорящей и разоблачала бы своих носителей[2]. Даже когда муж смотрел на вас прямо, казалось, будто он поглядывает из-за угла. Жена – та и подавно была лишена дара прямого взгляда. Она была безмолвна и угрюма – только это и уберегало ее от постоянного побуждения разразиться криком.
Зато Зена Уайлдинг была оживленной и разговорчивой особой, не переставала переживать за свой багаж, но при этом использовала любую возможность сделать рекламу своему дантисту. Когда начальник станции заполнял заявку на станционный инвентарь, то о надобности в новых пожарных ведрах ему напомнили ее лучезарные улыбки. Носильщику ее зубы являлись потом во снах, где на их отбеливание тратились вагоны зубной пасты. Но на Лайонела Балтина эта невидаль не произвела впечатления, он бы согласился уделить им лишь один абзац в своей рецензии на театральную премьеру. Его чувства от ее зубов ничуть не пострадали. С чувствами он покончил еще десять лет назад…
Чтобы понять душевное состояние Балтина и ту отрешенность, с какой его тренированный ум воспринял инцидент, чуть не приведший к прорыву целой эмоциональной плотины, придется вернуться на десять лет назад, в тот день, когда рьяный, но доселе неизвестный молодой журналист принял важное решение. Сидя в неказистой жилой комнате и разглядывая себя в зеркале, он изрек: «У тебя ничего не получается. Почему?» Действительно, почему? Почему на него не обращают внимания? А третий за день издатель отказался принять его? Неужели в рвении и упорстве нет толка? В готовности к труду, обязательности, восприимчивости? Балтин обладал всеми этими качествами, а вдобавок к ним средней способностью цеплять одно к другому слова. Почему же тогда он никак не выберется из опротивевшей комнаты? И даже не мечтает о том, чтобы зайти в ресторан напротив и заказать куриное крылышко? Почему, черт возьми, он голоден?!
И тут его отражение как будто изменилось. Исчезли отчаяние и рвение. Взамен возникло нечто новое, и, будучи не только голодным, но и умным, он вгляделся в эту новизну. Имя ей было ранее небывалое, холодное бессердечие. В нем не было места вере в гуманность,