– Ты мне больше не сын, – пробормотал он.
– Я первым от тебя отрекся, – усмехнулся мальчик и шагнул в ночь.
Дождь хлынул внезапно, будто там, на небе, перевернули здоровущий чан. Дорожная пыль тут же превратилась в грязь, лужи растекались и полнились быстро. В небе громыхало, длинные изломанные молнии освещали путь. Ветер просто сбесился, рвал крыши домов, сараев. Он то ударял спереди, пытаясь опрокинуть Добрю, то бил со спины, словно подгонял к княжескому двору. А мальчик не торопился…
Здесь, в сердце грозы, он чувствовал себя как нельзя лучше. Дождь смывает слезы, громовые раскаты заглушают рыданья, темнота укрывает от чужих взглядов, а молнии дарят надежду – вдруг одна из них попадет в темечко, и тогда все, конец мученьям!
Перед воротами княжеского двора Добря твердо решил, что это последние слезы. Больше плакать не будет. Никогда. Даже если мир рухнет, даже если княгиня Дира будет умирать на его руках.
Створка ворот распахнулась со скрипом. Дружинник, который впускал Добрю, бранился последними словами. Мальчик отмахнулся от грубых слов с небрежностью князя.
Одежда промокла насквозь, в сапогах хлюпает. По телу озноб, зубы постукивают, а в груди бушует пожар.
Добря распахнул дверь общего дома, на миг представил, как наконец-то стащит обувку и мокрую рубаху, согреется под одеялом. Но путь к уюту преградила знакомая ухмылка, противный голосок заявил:
– Вы только посмотрите! Ну наконец-то!
Чернявый – негласный предводитель отроков. На пару лет младше Добри, на полторы головы ниже. Но крепкий. И умный. Он редко нападал в одиночку, чаще брал в драку пару-тройку приятелей. Добря сперва удивлялся: почему другие терпят? В Рюриковом городе чернявого бы давно обозвали трусом и выгнали. А когда поосвоился, понял – тут княжий двор Киева, а не улицы и закоулки Рюрикова города. Отрок поступает так, как поступают в бою. Ведь противник на поле брани не спросит, ранен ты или нет, насколько хорошо владеешь оружием и что думаешь о честности. Он набросится молча и, если понадобится, возьмет с собой хоть сотню соратников.
Добродей часто отступал перед напором чернявого, терпел обиды, подчинялся… Но сейчас шагнул навстречу, одним движением руки отодвинул недруга в сторону и вошел в дом.
Другие мальчишки стояли полукругом в трех шагах от порога, явно ждали зрелища. Брови чернявого приподнялись, рот приоткрылся. Кто-то присвистнул, следом зазвучал голос Горяна:
– Кто это тебя так?
Добря пощупал лицо, каждое прикосновение отзывается болью.
«Синяк под глаза растекается, – догадался он. – И щеку разодрал. Ну и ладно. Подумаешь! Тоже мне невидаль».
Он сделал ещё один молчаливый шаг вперед, толпа не шелохнулась. За спиной тяжелое дыхание.
– Как ты посмел?.. – прошипел чернявый – в голосе столько яда, что любая змея позавидует. – Забыл свое место, словен?!
Добря обернулся, чернявый угрожающе двинулся к нему. Ноздри раздуваются, как у быка, глаза налиты кровью.
– Ты никто! Слабак! И живешь ты не по-честному!