И не может Хомо поверить, что река Нил только для того и нужна, читобы их есть! Этих Сапиенсов.
Не хочется верить, что Хомы выброшены сюда не для того, чтобы жить лучше, но обязательно и:
– Веселей-й-й! – читобы было крокам-то. Хотя, повторяю, в единичном количестве, но:
– В которое, к сожалению, попадаем и мы.
Далее, Иван Толстой говорит, что Герой… прошу прощения, не герой, а простой, как все ученый Дудинцева, живущий:
– Не Хлебом Единым, – не относится к жанру интеллектуальной литературы, которую любим – любили мы.
Но это весьма сомнительно. Ибо любовь к интеллектуальной классике хорошо выразил переводчик Голышев:
– Он должен был уйти. – Имея в виду Чацкого, которым был по сути герой Дудинцева.
Почему Чацкий и Дудинцев – это не интеллект для работников литературы и культуры? – Ответ:
– Они не относятся к тем, как тот Борис Сергеич, кто способен поверить, что:
– Настоящая Литература здесь возможна, – и поэтому априори занимаются только Прописями. – Как те Фарисеи Древности, и их первосвященники, ибо:
– Иисуса Христа нет в их истории.
Нет о Нем сведений в древнем мире. Точнее, этих сведений нет в истории древнего мира, – но!
Но она пишется не только на бумаге, вот в чем вопрос. Поэтому, действительно, есть рукописи, которые не горят. Ибо записаны они в самом Человеке. А еще точнее:
– Сам человек – это и есть та рукопись Герберта Аврилакского, которую нашли в Сарагосе под известным названием:
– Кумранская.
И действительно, расшифровки Достоевского, Льва Толстого, Пушкина мы не увидели Позже. Всё, как было раньше в школе – так и осталось:
– Ничего нового.
Более того, и раньше это было, как тайное знание, в том смысле, что:
– Заранее было ясно, что так никогда ничего и не узнают. – Именно поэтому Иисус Христос и вынужден был прийти, что нет перспективы знания. Рассматриваемая интеллектуальность является только:
– Учебной интеллектуальностью.
И кажется, что достаточно рассказать, как это было, и:
– И все поймут! – Нет, рассказал Апостол Павел, нет, ибо это целая канитель, начиная с того, что вы увидели свет, а другие-то его не видели, и даже наоборот:
– Только слышали звуки. – А уж об одновременном: и видении, и слышании не может быть и речи, ибо так не бывает, что один и тот же хомо сапиенс был и:
– Актером на Сцене, и Зрителем в:
– Зале. – И пока он сам не пройдет этот путь:
– От Зрительного Зала до Сцены, – не поверит.
Или, как сказал царь Агриппа:
– Почти поверил.
Гаврилов и Толстой пытаются пробиться через этот Занавес между сценой и залом, но он не только железный, он:
– Как плоскость симметрии Ландау, проходящая по самому позитрону, – проходится прямо по нам.
Вот сейчас