Гонец прыгнул в седло.
– Ищите нас у венгерского короля! – успел крикнуть вдогонку хан, решив в последний момент все же уходить.
Но уйти без боя половцам не удалось. Батыевы полчища замаячили на горизонте. И Котяну ничего не оставалось, как извлечь саблю из ножен.
Татар в бой повел сам Субудай, и это чуть не стоило Котяну пленения. Но Батый вдруг прислал гонца с приказом прекратить преследование и повернуть войска обратно. С тяжелым сердцем выполнил монгол команду. Но осуждать хана не посмел. Он вдруг понял, почему тот так поступил. «Долго будет сидеть у тебя в башке этот воевода», – подумал Субудай о своем хане.
Батый не знал, как отблагодарить своего полководца, доказавшего, что с годами талант его не померк. Старый воин расчувствовался. Когда они остались вдвоем, Субудай-багатур сказал:
– Прости меня, ан-Насир, но настало время раскрыть тебе одну тайну.
Полководец заковылял к выходу, но вскоре вернулся. Рядом с ним шел… русский. Хан с интересом взглянул на уруса и прочитал в его глазах глубоко скрытый страх. «Этот сделает все, что ему прикажешь», – подумал он и уселся поудобнее.
Багатур тяжело опустился невдалеке от своего повелителя.
– Кто это? – спросил у него Батый.
– Он тебе ответит сам, – загадочно произнес полководец.
– Я князь Всеволод, брат Великой черниговской княгини, – произнес пленный.
Ответ не удивил Батыя. В его обозе уже было предостаточно разных русских князей. Он с презрением наблюдал за многими, когда ради личной выгоды они готовы были предать даже отца.
Батый повернулся к Субудаю. Тот медленно, по-черепашьи приблизился к хану и что-то стал шептать на ухо.
– Хорошо! Посмотрим, – сказал тот и милостиво махнул рукой.
Урус сделал шаг вперед и распростерся ниц:
– Дозволь, Великий хан, мне, ничтожному твоему рабу, молвить слово.
– Говори, – приказал хан.
Всеволод в коротких выражениях рассказал о задумке воеводы и исчезновении его сына Аскольда с ребятишками, а с ним – и тайны половецкого богатства. Хан оживился: половецкое богатство должно быть немалым. Он повернулся к полководцу:
– Ты почему сразу не сказал мне об этом человеке?
Субудай, сонно сощурив глаза, заговорил:
– Джихангир, Козельск вошел в твое сердце глубокой болью, и разве услышал бы ты сквозь нее слова об этом урусе? Я видел, что ты пребывал в великом гневе. Но я горжусь тобой, твой ум победил горечь, и ты, как и подобает Великому хану, нашел в себе мужество достойно отметить подвиг своего врага. Только после такого поступка я мог представить твоим очам этого пленника.
Ответом хан остался доволен. «Умен же этот старик, – подумал он, – и никакие наговоры не разлучат нас. Пока он у меня, я спокоен за свое воинство».
А тот, покряхтев, сказал:
– Вели, джихангир, снарядить отряд. Молодой сокол не мог далеко улететь.
Хан кивнул и взмахом руки отпустил пленника.
Когда